Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант (сборник). Александр Иванович Абрамов
Подскочить, схватить за ноги…
– Не воображай, что тебе это удастся, – сказал он.
Я растерялся сначала, потом сообразил.
– Сам об этом подумал?
– Конечно.
– Что ж, сразимся. Может, кто-нибудь и сдохнет.
– А если оба?
Мы стояли друг против друга злые, взбыченные, отбрасывая на снегу одинаковую тень. И вдруг обоим стало смешно.
– Фарс, – сказал я. – Вернемся в Москву, будут нас показывать где-нибудь в цирке. Два-Анохин-два.
– Почему в цирке? В Академии наук. Новый феномен, вроде розовых облаков.
– Которых нет.
– Посмотри, – он показал на небо.
В тусклой его синеве качалось розовое облако. Одно-единственное, без соседей и спутников, как винное пятно на скатерти. Оно подплывало медленно-медленно и очень низко, гораздо ниже грозовых облаков, и совсем не походило на облако. Я бы даже не сравнил его с дирижаблем. Скорей всего, оно напоминало кусок раскатанного на столе темно-розового теста или запущенный в небо большой малиновый змей. И, странно подрагивая, словно пульсируя, шло наискось к земле, как живое.
– Медуза, – сказал мой «дубль», повторяя мою же мысль, – живая розовая медуза. Только без щупалец.
– Не повторяй моих глупостей. Это – вещество, а не существо.
– Ты думаешь?
– Как и ты. Посмотри получше.
– А почему оно вздрагивает?
– Клубится. Это же газ или водяные пары. Или не водяные. А может быть… пыль, – прибавил я неуверенно.
Малиновый змей остановился прямо над нами и начал снижаться. От нас его отделяло метров пятьсот, не больше. Дрожащие края его загибались вниз и темнели. Змей превращался в колокол.
– Дуб маврийский! – воскликнул я, вспомнив о кинокамере. – Снимать же надо!
И бросился к своей «Харьковчанке». Проверить, работает ли аппарат и в порядке ли кассета с цветной пленкой, было делом одной минуты. Я начал снимать прямо из открытой двери, потом, спрыгнув на лед и обежав спаренные снегоходы, нашел другой пункт для съемки. И тут только заметил, что мой альтер эго стоит без камеры и растерянно наблюдает за моей суетней.
– Ты почему не снимаешь? – крикнул я, не отрываясь от видоискателя.
Он ответил не сразу и с какой-то непонятной медлительностью:
– Не… знаю. Что-то мешает… не могу.
– Что значит «не могу»?
– Не могу… объяснить.
Я уставился на него, даже забыв об угрозе с неба. Вот наконец это различие! Значит, мы не совсем, не до конца одинаковые. Он переживает нечто, меня совсем не затрагивающее. Ему что-то мешает, а я свободен. Не задумываясь, я поймал его в объектив и запечатлел на фоне снегохода-двойника. На мгновение я даже забыл о розовом облаке, но он напомнил:
– Оно пикирует.
Малиновый колокол уже не опускался, а падал. Я инстинктивно отпрыгнул.
– Беги! – закричал я.
Мой новоявленный близнец наконец сдвинулся с места, но не побежал, а как-то странно попятился к своей