Симеон Сенатский. Роман второй. Николай Rostov
изготовлен, как если бы ему на каждом шагу угрожала катастрофа. Если фабрикант не в состоянии выполнить такой работы, то пусть тогда и не претендует на звание каретного мастера.
Князь С. П. Урусов. Книга о лошади. 1911 г. (Глава XIV «О езде в упряжи»)
Зябко гулок звук от конских копыт в утренней тишине и тревожен. А если он в тысячу кавалерийских копыт, то и грозен!
И невольно у проснувшегося от этого гулкого цоканья мысли такие же тревожные и грозные в голову лезут.
Куда это полк вдруг выступил?
Не на войну ли часом?
Непременно на войну!
Куда же еще в такую рань, если не на войну?!
И Конноградейскому полку приказано было выступить в четыре часа утра – и проехать по улицам петербургским под окнами посольств иностранных.
И полетели во все части света дипломатические депеши послов, перепуганных конногвардейским цоканьем!
Потом послам, конечно, разъяснили, что зря они перепугали себя и всю Европу. Полк Конной гвардии не на войну выступил. А что в такую рань, так путь до Соловков долог, а по холодку утреннему приятен.
Послы, как всегда, не поверили.
Зачем на Соловки полк послан?
Почему именно этот полк, а не пехотный, например, Измайловский?
И пришлось тогда государю императору нашему самому послам разъяснить: «С комарами воевать в конном строю сподручнее!»
Сию шутку по достоинству оценили у нас в России. Оценили ли в Европе? Вряд ли. Но это не важно. Важно то, что полгода послы от любого цоканья утреннего просыпались и в окна тревожно выглядывали: не полк ли какой еще кавалерийский в поход выступил? Если выступил, тогда точно – на войну!
А граф Большов в тот день, часом позже, с тишайшей предосторожностью, в отличие от Конногвардейского полка, из дома выехал на свое Соловецкое богомолье. И путь окольный выбрал через Тверскую губернию.
Карета у него была превосходная. За одну только разрисовку герба на карете живописцу Брулову было заплачено 200 рублей. Умолчу о всех остальных тратах. К тому же, дорогие мои читатели, если дорога дрянь и погода гнусная, то и в хорошей карете натерпишься.
Но с погодой графу повезла, да и дорога из Петербурга в Москву была превосходная. Пленные турки с англичанами после шестого года ее в порядок привели. И до Выдропужска он с большим удовольствием и комфортом доехал, коротая время за чтением французского романа или созерцая мирные дорожные пейзажи, бегущие за окном.
И после Выдропужска с ним ничего особенного не случилось. Правда, то место, где фельдъегерей злодеи жизни лишали, он с содроганием миновал.
«Хоть бы памятный знак поставили, ироды! – подумал осуждающе, но тут же вспомнил, что согласно его следственному Докладу фельдъегеря в доме корнета Ноздрева сгорели – там памятный знак им и поставлен. И вздохнул тяжко: – Мистификация сплошная, а не История! Вот и верь после всего этого летописцам и Карамзину».
При чем здесь, замечу, летописцы наши и Карамзин? Ведь сам же он