Пой, менестрель!. Максим Огнев
певец.
– Где ты побывал? – с любопытством расспрашивала девушка. – Какие принес новости из дальних краев?
– Новости? – певец улыбнулся. – Что тебя интересует? В Норрифе дамы украшают прически живыми бабочками, а в Лильтере носят такие высокие головные уборы, что вынуждены приседать, когда проходят в двери.
– Неужели? – засмеялась девушка.
– В Бархазе, – Менестрель обращался уже к Стрелку, – на стрелы насаживают костяные свистульки, и летящие стрелы поют… Столица Бархазы увита розами от подножия крепостных стен до шпилей на башнях замка…
Менестрель рассказывал о поэтических состязаниях, устроенных королем Бархазы, о хранилище рукописей в Миасе – королевстве на островах; об обычае адамельцев окунать новорожденных детей в прорубь; о вооружении конных воинов Сотары; о неприступных твердынях Дойма, о которые год за годом разбивается войско царя Урша.
Казалось, Менестрель обошел всю землю. Когда он на мгновение умолк, девушка спросила:
– А в Каралдоре ты не был?
– Был, – коротко ответил Менестрель.
Девушка ждала, но продолжать он явно не собирался. Вместо этого вновь пристально поглядел на нее.
– Так что же? – мягко промолвила она.
– Что можно сказать о королевстве, где убивают своих королев?
Девушка отвернулась.
– Многие верят… – начала она. – Верят, что люди, воззвавшие к королеве Инир, после смерти превращаются в оленей. Бродят по лесной чаще – неуязвимые для стрел.
– Тогда они приходят сюда, – тихо и уверенно отозвался певец.
Наступила тишина. Затянувшееся молчание прервал Стрелок.
– Надо возвращаться. Не успеем в город до закрытия ворот.
– Для меня отопрут ворота, – встрепенулась девушка.
– А мне и вовсе торопиться некуда, – засмеялся Менестрель. – Переночую здесь, в храме.
– Если ты предпочтешь ложу из мха – постель из звериных шкур, и родниковой воде – глоток доброго вина, я предложу тебе гостеприимство, – улыбнулся Стрелок.
Менестрель с готовностью встал, Стрелок подсадил девушку в седло, и все дружно направились к дому охотника. Стрелок вел под уздцы белогривую лошадь, Менестрель оказывался то рядом, то сзади – как позволяла чащоба. Оглянувшись, лучник спросил певца:
– Ты долго странствовал?
– Более семи лет… За это время многое изменилось.
– Что же именно?
– Сильнее всего – люди. Прежде идешь по селению, всюду песни звучат. Все поют: голосистые и безголосые; в одиночку ли, хором; сидя дома, стоя у ворот, выходя во дворы… Нынче так же красивы дома с островерхими крышами – в Лильтере строят иначе – у меня, когда с корабля сходил, сердце замерло, едва красную черепицу увидел… Вокруг нарядные палисадники… И почему-то ни песен, ни смеха… Я разговорился с одним. Он: «Скучно, мол, живем». – «Так чего же не поете?» – спрашиваю. «Надоели старые песни». Говорю: «Сложите новые; если душа поет – слова найдутся». Ведь начинаю петь – слушают. Словно из оцепенения