Глобус Билла. Первая книга. Почти человек. Александра Нюренберг
в знак солидарности с властью, то есть с вашим папенькою. Спорим, так же они выстроились и сто миллионов лет назад, когда тогдашний властитель… на Нибиру ещё было крепостное право… собрал детей для крестового похода.
– Не спорю. Отец рехнулся, когда устроил это. Его же пресса без штанов оставит.
– Нет, если будет принят новый закон насчёт прессы.
– Да, и будут спрашивать, как, а разве не всегда вешали за ноги за Слово Правды? Как? Да что ж это, вот варвары-то предки наши были.
– Именно-с. Так и будут, сир Баст. Или даже все тогда уж будут висеть за ноги, как вы и предположили. И будет мир и благодать во народах.
– Да, оно разумно.
Билл размышляюще пошевелил пальцами.
– А кто ж работать будет, ежли все будут тово… висеть?
– А к тому времени правящая династия переродится окончательно в небожителей, и кушать ей будет не потребно.
Посмотрел, и оба перекосились красивыми лицами, будто в вековом камне сразу два духа гор захотели чихнуть.
– Ну, хватит. Этак мы дошутимся.
Ас пожал плечом.
– Как скажете, господин.
Билл снялся с места, не опираясь пудовыми ладонями на подлокотники, и встал, расставив ноги. Заслонил башкой круг неба в дуле телескопа, развёл массивными у плечей руками, свет зеркал очертил его, отнюдь не похожего на того небожителя, который кушать не хочет.
– Верите во власть слова, повелитель?
Билл не сразу ответил:
– Знаешь, слуга, не забывай того актёра, который по роли должен был безумно влюбиться во взбалмошную девицу.
– А… – Медленно ответил Ас. – И ему не понравилась молодая актриса, а потом он безумно в неё влюбился… помню.
– Он влюблялся в неё с каждым словом, которое она наделяла страшной силой своей прелести и таланта.
– Значит, верите.
Билл вылез из халата, который был ему мал и сидел вроде кочующего грозового покрова на значительном континентальном хребте. Ас взглянул на высвободившееся пространство.
– Рукава спусти.
– Что?
– Рукава, говорю… – Ас, не оставляя сомнений, показал, скосив серые глаза.
Билл заворчал, начал произносить что-то насчёт нескромности, но, переступая порог, заткнулся и одним движением потёр руки о бёдра – да, да – так что рукава кое-как съехали, обнаружив манжеты рубашки, лишившиеся пуговиц в такие далёкие времена, что уж и не помнили, как оно, с пуговицами. Вроде гипотетических потомков, которые не заметят отсутствие статей основного закона, некогда гарантировавших свободу печати.
Оглянулся, оставляя каморку, заповедник зеркал, где в кружке телескопа по-прежнему сидел кто-то, огромный, светлый с рыжими бровями. Расстояние в указательный палец в длину на небосводе разделяло комнатку с шутками отражений и, – поехали…
Мимо котёнка Плуто, мёрзнущего и отвергнутого, но такого славного, клянусь оком Абу-Решита,