Идеологема. Татьяна Хмельницкая
опередив официальные инструкции и беседу с командиром фаланги.
Интересно.
– Знаешь, а поцеловать тебя все равно очень хочется, – неожиданность признания Панина выбила из колеи размышлений. – Я тоскую по тебе и потому использую выпавший шанс.
– Непрофессионально, Панин.
– Увы. Грешен.
Я не стала комментировать, отвернулась. Раздражало, когда четыреста одиннадцатый начинал переводить разговор на другие рельсы, но и выказывать свою заинтересованность беседой не хотела.
А ведь Панин провоцировал меня, в буквальном смысле агрессивно подсовывал наживку, чтобы не промахнулась, глотнула глубже. Если переспрошу и попытаюсь вернуться к теме – значит, признаю, что Панин одержал моральную победу, заинтриговал, пробудил маховик любопытства, и он начал раскручиваться в нужном для парня ритме.
Боже, как же все просто и предсказуемо! Даже смешно и скучно.
Тактика Панина не поменялась со времен нашей учебы. Начиналось с агрессивного анонса беседы для достижения заинтересованности. Далее следовало уклонение от прямых вопросов с постоянным присутствием в контактной близости. Проводились частые короткие словесные атаки для подогрева любопытства. Все как в бою, или во время тренировки в спортивном зале. Никакого разнообразия, только напористость, не изобилующая изяществом. Желание втянуть очередного глупца в игру по правилам одного человека, тем самым полностью его деморализовав.
Фу—у—ух…
– Самое противное… – Панин склонился к моему уху, и его дыхание потревожило короткие волоски, выбившиеся из косы. Стало щекотно. – Я для тебя давно стал открытой книгой, но ты не знаешь меня. Чувствуешь, но не понимаешь.
Нет. Я не поддамся, не вступлю в диалог, хотя тактически все к этому идет: его нависание надо мной предполагает какой—то выпад в его сторону. Например, отталкивающее движение, злое слово. Грубить не стану – будет расцениваться Паниным как моя промашка. Отталкивать рукой – тоже, он решит, что это мое поражение. Остается стоять и слушать.
«Чувствуешь, но не понимаешь»…
Слова против воли впитались в мозг. Вадим намекал на оставшееся между нами взаимопонимание, отточенное во время учебы. Но теперь все звучало иначе. Ощущалось и воспринималось через другую призму – остывшей, но никуда не девшейся родственности.
Чтоб тебя, Панин! Я слушаю, не тяни, продолжай вливать в мою душу яд. Убей, наконец! Но ты правильно рассчитал порции, добавляя каждый раз по чуть—чуть, отравляя меня, оставляя жить и адаптироваться. Многие скажут, что яд в таких мизерных долях – лекарство. Да, против другой отравы, но не этой.
Не хочу, чтобы ты касался душевных струн, намекал на что—то, что давно прошло и растворилось, разорвалось, пришло в негодность, растоптано и утилизировано. Остались только воспоминание и выводы. Другого ничего нет. Наше взаимопонимание теперь основывалось на грамотном