Анжелика в Квебеке. Анн Голон
которое могло привести к их гибели, особенно если запаздывала весна.
Так мало-помалу все поселенцы были размещены вдоль реки.
В конце концов осталась лишь одна лодка, та, в которой сидел он сам, одиннадцатилетний мальчик, его друг Танкред Божар, которому было тринадцать, и сестра этого друга Элизабет Божар, которой было десять. Все трое сидели под одеялом, не смея даже пошевелиться от голода и холода.
Правивший лодкой Юсташ Булле, шурин господина де Шамплейна, был настолько слаб, что даже не мог поставить парус, и у него едва хватало сил держать руль.
Подобно призраку, лодка двигалась к полюсу между берегами Лабрадора и Гаспе.
Уже появились первые льды. В начале соленых вод они мерцали в тумане зеленовато-голубыми отсветами. Высокие утесы изо льда, казалось, были населены демонами. День ото дня дети становились все печальнее и печальнее. Им казалось, что они навсегда обречены скитаться по извивам реки. Когда они приставали к берегу, все вокруг было пустынно, и у них более не было сил отправляться на поиски деревень. Они сосали корки и делились последними сухарями из рациона моряков.
На берегу Гаспе вождь алгонкинов согласился принять троих детей. Юсташ Булле отправился дальше один.
В хижинах индейцев было полно дыма и насекомых, но там было тепло. Жизнь погребенных под снегом индейских деревень была не чем иным, как жизнью животных в норе, где пережидают холод, где едят, где занимаются множеством приятных вещей, позволяющих забыть непогоду снаружи. Вспоминая об этом периоде своей жизни, Пьер Лубетт улыбается.
Не слишком стыдливые от природы, эти дикарки, подростки и даже молодые женщины, сразу же заинтересовались двумя красивыми юными чужестранцами. При этом воспоминании он хохочет, и хохот переходит в кашель. Он кашляет, кашляет, и на платке, который он подносит к губам, расплывается пятно крови.
Проклятая жизнь! Это сказывается весь этот дым и весь этот холод – они в конце концов сожгли его нутро. Но он ни о чем не жалеет.
На одно мгновение он снова видит себя – вот он молодой, крепкий парень, удивленный нежданным наслаждением, полученным от плотской любви, барахтающийся под мехами с красивой индианкой. У нее гладкая кожа, она смеется, целует его, ласкает, щекочет, дразнит, лижет, тормошит, как щенка, и он тоже смеется от удовольствия.
Счастливые времена!
И что же делать после такого детства в этом городе, полном домов, лавок, складов, церквей и борделей, что делать со всяким сбродом из Старого Света, который тебя грабит, со всякими попами, которые ни за что отлучают тебя от церкви, со знатными сеньорами-лихоимцами, набожными благодетельницами человечества, прибывшими со всей своею мебелью, гобеленами и картинами, изображающими всех святых, с длиннозубыми чиновниками, иезуитами, стремящимися к мученическому венцу, полуголодными эмигрантами, обалдевшими солдатами, офицерами с претензиями, ходящими по тропе войны, словно медведи, – всеми этими людьми, которых объединяло лишь жадное стремление урвать свое в торговле пушниной.
В