Кутузов. Олег Михайлов
торчали мачты турецкого фрегата, чуть подале на мели оказался русский брандер, который надлежало снять и перевезти в гавань для починки, к берегу прибило бочонки, обломки палубных надстроек, клочья парусов.
Матросы и солдаты, перекрестившись, ныряли с канатом в воду, ощупью находили сорванные взрывами пушки, а затем накидывали на них петли. Бугские егеря с берега с громким «Эй, взяли, эй, ухнем!» выволакивали их на твердь. Среди самых заядлых охотников-ныряльщиков был адъютант Михаила Илларионовича – подпоручик Федор Кутузов, белокурый юноша, с ловкостью заправского водолаза погружавшийся на дно.
Неподалеку от командира корпуса за работой лениво наблюдал рыбак Осип Стягайло, перебравшийся к лиману с десяток лет назад и поставивший себе на берегу скромную хатку. Хотя одет он был в грязные холщовые порты и латаную рубаху, Голенищев-Кутузов с первого взгляда определил в нем бывалого запорожца. Медно-красное лицо с длинными усами и вислым носом, турецкая серьга в ухе, лысая крепкая голова с сивым оселедцем, черные от загара мускулистые руки, – Михаилу Илларионовичу он виделся совсем в ином обличье: высокая суконная остроконечная шапка, широкий кафтан, просторные шаровары с богатым цветным поясом, за который заткнуто два пистолета, и кривая шашка на боку…
Между тем на берегу одна за другой появлялись чугунные и бронзовые пушки 24-фунтового калибра, медные трехпудовые мортиры и даже одна каронада – короткоствольное чугунное орудие, стреляющее ядрами с близкой дистанции и изготовленное в Шотландии. «Подарочек союзников-англичан», – сказал себе Голенищев-Кутузов, только слышавший о появлении подобных пушек, которые были лишь заказаны для русской армии. Но чаще всего встречались старинные, уже вышедшие из употребления в нашей артиллерии, длинные кулеврины, василиски, цапли. Их медные и чугунные стволы были украшены затейливыми узорами и устрашающими фигурами грифонов, львов, вепрей, единорогов.
Внезапное оживление привлекло внимание командира корпуса. В стороне от него, под самым берегом, несколько солдат нащупали пушку, ушедшую глубоко в ил.
– Ты заводи, заводи петлю-то! – надсаживался фальцетом один, выныривая и вращая от напряжения белками.
– Попробуй заведи! – отфыркиваясь, отвечал другой. – Хоть у самого берега, а как глыбко! Да это, кажись, и не пушка, а брявно!..
– Сам ты, садовая голова, «брявно»! – передразнил его первый. – Пушка! Эвон какая склизкая…
Федор Кутузов, радуясь приключению, немедля присоединился к спорящим. После второго погружения он радостно воскликнул:
– Братцы! Чудеса! Пушка-то, никак, живая! Шевелится!
Осип Стягайло не выдержал и гулким басом, идущим откуда-то из глубины живота, подал команду:
– Гэть, олухы! То нэ пушка. И нэ колода. То сом. Я, можэ, другой рик за ным ганяюсь…
Он подобрал порты и резво запрыгал босиком по камням и корягам, на ходу продолжая командовать:
– Злякаетэ, бисови диты! Я вас! Почекайте…
Погрузившись