Тупая езда. Ирвин Уэлш
мне и приходится задавать вопросы!
Она смотрит прямо на меня широко раскрытыми глазами, как пташки в фильмах вроде «Крика», а может, и не «Крика», потому что губы у нее сжаты так плотно, словно я ее раскусил.
– Но решать тебе, – пожимаю я плечами. – Твое дело. Просто предупреди меня, если ты собираешься это сделать, чтобы я мог рассказать копам какую-нибудь историю, например, что ты ехала к сестре в Инверкейтинг, потом сказала, что плохо себя чувствуешь и тебе нужно выйти, чтобы проблеваться, а через секунду уже кувыркнулась вниз через перила, что-нибудь в этом духе. Я же должен прикрыть свою задницу.
Она обхватывает голову руками и что-то неразборчиво бормочет, потом вздрагивает и говорит:
– Я могу и здесь выйти.
– Нет уж, довезу тебя до моста, – качаю я головой. – По мне, так: раз ты на это решилась, то все равно спрыгнешь. А на улице серьезная, черт возьми, заварушка. Хоть доедешь с комфортом. – (Она даже глазом не моргает.) – Одно тебе скажу, – проясняю я, значит, картину, – ты не выйдешь из этого кэба, пока не заплатишь за поездку.
– Я и не… У меня есть деньги… – Она открывает свою сумочку.
– Сколько?
– Семьдесят фунтов и немного мелочи…
– Не подумай, что я тебя развожу, – говорю я, глядя в зеркало, – но ты могла бы просто отдать все, что есть… раз уж ты решилась. Это же перевод бабла иначе получается, верно, с полными-то карманами прыгать. Я тебя не развожу, не подумай.
Пташка, кажется, разозлилась и в первый раз смотрит прямо на меня, потом как будто пожимает плечами и откидывается на сиденье.
– Если бы у меня было хотя бы малейшее сомнение в том, что сейчас самый подходящий момент, чтобы оставить этот сраный мир, ты смог бы меня переубедить. – И она снова накло няется вперед и показывает мне содержимое своей сумочки.
Я останавливаюсь на красный свет, поворачиваюсь, протягиваю руку в окошко, беру наличку и запихиваю ее в карман. Слава яйцам, на дороге никого нет.
– Не хочу показаться любопытным и не собираюсь тебя переубеждать, серьезно, но я должен спросить: почему такая симпатичная молодая пташка решилась на такое?
– Ты не поймешь, – качает она головой. – Никто не понимает.
– Ну так объясни мне, – говорю. На курсах нас учили, что таких нужно пытаться разговорить. – Как тебя зовут? Я, кстати, Терри. Все зовут меня Джусом Терри, потому что раньше я работал на фургончике с соками. Еще иногда меня зовут Голым Терри… но не буду утомлять тебя подробностями.
– Меня зовут Сара-Энн Ламонт, – отвечает она как робот, – сокращенно Сэл. С-Э-Л. Сара. Энн. Ламонт.
– Ты местная, Сэл?
– Да, я из Портобелло. Но много лет прожила в Лондоне.
– Ламонт, значит, да?
– Ага…
Спасибо, что не Лоусон, слава яйцам. Когда твой отец – мудила, который словно сумасшедший, которому доверили расписать стены дурки, взял и разбрызгал свою сперму по всему городу, нужно быть начеку.
– Чем ты здесь занимаешься, в смысле, кем работаешь?
Она