Извод. Виктор Сербин
пары в присядочку, высоко закидывая ноги, стараясь ни в чем ей не уступить и не дать ослабить темп.
Толпа ликовала. Кто-то, упав на колено, неистово с восторгом бил в ладоши, другие сами рвались в круг. Равнодушных не ищи. Не тот у нас, при виде красоты и рвущей душу любимой мелодией гармонии, северный народ.
Наконец, Любаша плавно, уставшей птицей, скользнула, прихватив дружка за руку, в распавшуюся перед ней, словно именитою княжной, людскую стену.
Счасливые, смеясь, и переводя дыхание, уносились прочь от зовущей музыки, блазня недавних пленников обратно с танцем в круг.
То и дело из толпы выделялись знакомые им лица. Любашу, оказывается, знали пустораменские все. А Серёжка, как не силился, вспомнить её до сегодняшнего дня ну никак не мог.
– Чудно, – украдкой поглядывая на неё, думал он, – цыганка, что ль приворожила.
– Марфушенька, подрушка лутшая моя, – представила девчонку, неожиданно озорно закрывшую сзади варежкой её глаза. Узнавая близкого ей человека по наитию, не отнявши тьму и оглянувшись.
Враз защебетали делясь увиденным, услышанным, так жданного ими в девичестве ярмарочного дня.
– Бегу, – шепнула напоследок, – Кирюша сердится, как долго отойду.
И исчезла, словно в завихрении омута, набравши воздуха, чтоб исчезнуть и возможно не увидеться сегодня, а может с прежней свободой беззаботным девичьим сердцем уж ни когда.
Горшечников разместили вместе и занимали они целый ряд. Стучало, брякало, где и билось от излишнего усердия при выборе товара. Мастера не злобливо переругивались, подшучивая над собой.
– Ой, милок, горшки-то у тя беленьки в печь-от так и просятсо. Взять что ль?.. Дед-от больно любит щи. Староёт весь черён да побит, – прицеливалась старушка.
– Мать, – подал голос сосед, что справа, – белыё-то не допечёныё. В печь поставишь горшка-то боле и не найдёшь, одне щи по поду соскребай.
– Не слушай пустомелю, матушка. В Кумзере мастеров, кто упомнит, и не бывало. Песком обляпают, помажут сверху глиной да в печи с сажей пережгут. Вишь у него чорны – перекалёны. Ухватом брякнёшь не щей и не горшка.
Сосед, что справа позвал к себе. Мои самое то по цвету, как раз в середине.
Бабка потаращилась ещё в растерянности, потопталась чуть, побрела дальше,
– Не велик барин-от и со старова хлебать да хлебать. Ужо буде в следующем годе прикуплю, – пооправдывалась.
– Серёжа – смотри, беготня пошла какая! Куда это все? Пожар будто? Прилавки даже опустели. Ой! – остановилась в растерянности вдруг Любаша, приставив ладошки к стремительно сменившим цвет на румянец девичьим щекам, – Впечатлений столько про всё забыла. Невестам по времени же очередь пришла. Бежим скорее места поближе занимать. Ты – то, как мог не упомнить, иль женихатся рано. Папа не даёт.
– А я чем занимаюсь, – удивился искренне её спутник, – невесту себе уже нашёл. До чужих-то мне чего.
– Да ну тебя, – схватила его за руку, увлекая за собой.
В центре Ивачино, небольшая деревенская площадь была заполнена почти уже до отказа.
Все