Тёмный. Юлия Трегубова
в общих чертах. А когда следователь еще и вопросы начал задавать, так мысли и вовсе перепутались. Нужные слова не искались. Отчего нервишки начали сдавать. Но Проскуров был человеком неглупым, поэтому вскоре взял себя в руки и все-таки нашел убедительные аргументы.
– Понимаете, Денис Александрович, Олег был каким-то нервным. Уж больно он старался все делать на отлично, понимаете? Я бы сказал, неуравновешенный он был. – И лицо завкафедрой приняло вид глубокомысленный.
– И как проявлялась эта его неуравновешенность? – спокойным тоном спросил Гришин.
Проскуров нахмурил брови, сделал паузу, но про себя отметил, что надо было заранее предусмотреть подобные вопросы. Снова зажужжала муха. Завкафедрой ринулся ловить ее руками:
– Да что ж за зараза такая, поговорить спокойно не дает!
– Так, Степан Федорович, давайте ближе к делу! – одернул его следователь. – Вы можете привести примеры? Может, случаи какие?
– Да-да, конечно! Как же это… Ах да… Ну знаете, это видно, когда студент слишком старается. Ну нервный, одним словом.
– Хорошо, – вздохнул Гришин, – а кто мог знать его ближе?
– Дипломный руководитель – Темный Герман Петрович, – оживился Проскуров. – Знаете, мне не совсем удобно это говорить, но признаться, ради чистоты расследования и все такое… ну, вы меня понимаете?
Гришин кивнул и сделал знак рукой, чтобы собеседник поскорее уже переходил к делу.
– Но уж больно близки они были. И Герман Петрович как-то ну неприлично много уделял времени одному студенту. А ведь у него на курсе не только Мартынов учится. Понимаете? И к тому же…
Проскуров сделал паузу в расчете, что подобная недосказанность привлечет внимание следователя. Но Гришин продолжал так же пристально смотреть на собеседника. И завкафедрой пришлось продолжить:
– Темный сам какой-то странный, замкнутый, мероприятий корпоративных избегает, всех сторонится как-то… Зато статей много пишет. Тут у нас к нему претензий нет. В два раза больше научных работ выпустил, чем остальные преподаватели, представляете! Трудоголик. Для вуза это, безусловно, огромный плюс. Но ведь и что-то странное в этом есть, не находите? В общем, имейте в виду. Мне, конечно, очень неприятно, но я просто обязан предупредить. Ну вы понимаете?
Гришин чувствовал, как тягуче-липкий, спертый и просроченный воздух обволакивал его, унося ясность ума в неведанные дали. Мир сузился до пыльных стен этого заваленного бумагами кабинета и уверял его сальными глазками заведующего кафедрой университета, в котором Гришин никогда не учился, что все понятно. Что исключительно все он – следователь – должен понимать. Ну вы понимаете, да?
7 глава
Вся жизнь – иллюзия, и только смерть реальна
Луч света назойливо прорывался сквозь тяжелые веки. Голова гудела, во рту ощущались липкая сухость и металлический привкус. Герман приподнял руку, нащупал лоб. Волосы казались наэлектризованными и от прикосновения щелкали в воздухе колкими разрядами. Он открыл глаза. На него смотрел потолок кабинета, украшенный люстрой