Чужая луна. Игорь Болгарин
нем вся наша жизнь держится. Он всю Россию кормит, а сам из века в век впроголодь живет. Перестал он нам верить, вот и отвернулся.
– Раньше бы это понять, когда в Таврии бои шли! – поддержал Врангеля Фостиков. – Надо было начать раздавать землю. Без выкупа. Всем поровну, по количеству едоков.
– Это вы, Михаил Архипович, большевистских листовок начитались, – сказал Барбович. – Им мужик тоже не верит. Слишком долго его обманывали.
– И я о том же, Иван Гаврилович! Большевики – листовками, а мы бы – делом. Такая агитация быстро разлетелась бы по всей России и как-то могла повлиять, – и после длительного молчания Фостиков со вздохом добавил: – Только что толку в нашем позднем прозрении… Они – у себя дома, мы – в море. И нет у нас под ногами ни метра земной тверди.
После этих слов все обернулись к Врангелю, ждали, что скажет он. Но он промолчал.
Разговор стал постепенно иссякать. Говорить о том, что могло бы быть, но не сбылось, стало бессмысленно и скучно. С полчаса еще поговорили о чем-то несущественном. О нехватке продуктов питания и воды говорить избегали. Знали: в море им никто ничем не поможет, надо терпеть до Константинополя.
С наступлением сумерек крейсер сбавил скорость и затем лег в дрейф, поджидая отставших.
Гости воспользовались этой остановкой, и катер Главнокомандующего развез их по своим кораблям.
Котляревского Врангель попросил остаться. Они поднялись в каюту Врангеля, и вскоре капитанский вестовой принес им поднос с чаем и различной сдобой, которую ухитрялся выпекать кок на корабельном камбузе.
– Я рад, что вы вернулись, что вы с нами, – заботливо усаживая Котляревского в кресло возле круглого резного столика, сказал Врангель и пожаловался: – Устаю от пустопорожних разговоров, вроде нашего сегодняшнего: что могло бы быть, но не сбылось.
– Не уверен, что вы правы, Петр Николаевич, – сказал Котляревский. – Самое время проанализировать то, что произошло. Если не нам с вами, то тем, кто придет нам на смену, это может пригодиться.
– Только не сейчас, – качнул головой Врангель. – Для этого наступит другое время. Когда все станет на свои места.
– Тогда все уйдет в давность, покроется патиной времени. Исчезнут из памяти мелочи, детали. А ведь дьявол кроется именно в них.
– Понимаю. Я и сам, когда остаюсь наедине, часто мучаю себя вопросами: что могло быть, но не сбылось? Почему? Где я ошибся?… Надоело! Пусть другие!
– Другие не знают то, что знаете вы. Они не знают, почему вы поступили так, а не иначе.
– Ну и пусть! – упрямо повторил Врангель. – Мне было бы даже интересно когда-нибудь прочесть, как будущие историки оценят нынешние события. Если власть так и останется за большевиками, мы – злодеи и все наши поступки оценят как кровавые, злодейские. Ну, а если все же мы вернем себе Россию, те же самые историки напишут о жалкой кучке бандитов, которые почему-то называли себя большевиками… Нет одной правды. Их, как минимум, две, а то и больше.
В каюте было прохладно.