Скифы. Юрий Никитин
молчали, прикидывая, перекатывая в мозгах, где уже давно не скрипело сухо, а скорее хлюпало. Слышался стук ножей по тарелкам, чавканье. Тор с таким шумом высасывал креветку, словно та была размером с кракена.
На другом конце стола Журавлев мерно доказывал:
– Чтобы выбраться из этой дупы, надо что-то по-настоящему радикальное… или кардинальное.
– Кардинальное, – спросил ехидный Откин, – это от «кардинал»?
– Как и радикальное, – ответил Журавлев, – от радикала…
Откин распахнул в удивлении рот:
– Ради… Ради чего?
– Брысь, – сказал Журавлев беззлобно. – А то объясню заодно, что такое дупа. Надо сделать нечто такое, чтобы Россия изменилась рывком! К примеру, взять и заменить православие на католицизм… нет, для нас это еще не круто. Заменить вообще на ислам! Во-первых, рождаемость поднимется: в исламе аборты запрещены…
– А противозачаточные? – пискнул Откин.
– В русском исламе запретим, – ответил Журавлев уверенно. – У нас будет свой ислам, нашенский. Чужие исламы нам не указ, ибо скифы мы – с жадными и дикими глазами!.. У нас все свое, самобытное, доморощенное. А если и берем чужое, то по праву трофеев. И приспосабливаем для своих нужд, как казаки приспосабливали награбленные ризы архиереев на портянки и онучи.
А на другом конце стола голоса были громче, злее. Крылов видел, как этот Алексей, этот молодой напористый адвокат, горячо и по-свойски влез там в дискуссию. Крылов слушал его со все большим изумлением. То, к чему он нередко продирался сквозь невероятно колючие кусты в ночи, для Алексея было ясно как день. Любую проблему, из-за которой возникал спор, он брал и раскладывал как покорную девку, накурившуюся травки, сбрасывал с нее одежки, и все видели, как на самом деле все просто и ясно. В нем чувствовались не только острый и ищущий ум, но и некая профессиональная хватка все упростить и разложить по полочкам для дальнейшего использования.
Крылов чувствовал, что у Алексея нечто в рукаве, встал из-за стола, пересел поближе, стараясь не смотреть на Яну, старательно подливал пива, Алексей не отказывался, но не тяжелел, только не так тщательно увязывал тезисы, а потом вдруг как-то умолк, оглядел всех заблестевшими глазами.
– Ребята, – сказал он проникновенно, но обращался к одному Крылову, умело вычленив в нем самого яркого, «за которым идут», – я вижу, вы тоже ищете свою нишу в этой гребаной жизни! Ленивое дурачье оттягивается, балдеет, кайфует, а вы… молодцы. У вас мозги кипят, работают, применения ищут. Ребята, вам признаюсь, другим бы не сказал!.. Я хочу создать новую партию. Или движение, еще не решил. Не смейтесь, это в самом деле очень перспективное дело!.. Я отыскал такую нишу, такую нишу!
Он запнулся, оглядел всех внезапно подозрительными глазами. Корчмовцы все равно слушают вполуха, больше смотрят на его спутницу, а он, быстро просканировав лица, чутьем политика уловил, что здесь не те, кто перехватит ценную идею, а скорее сами подбросят новые ходы, варианты, чужим пользоваться не будут – у самих головы пухнут от великих идей.
– Избирательной системой не охвачен огромный контингент лиц, – сказал он