Скифы. Юрий Никитин
Принц оставили в залог завтрашней уплаты часы. У обоих часы дорогие, у остальных штамповка, что не окупит и двух кружек пива.
За спиной был гвалт, возбужденные голоса, скрип отодвигаемых стульев, столы тоже расставили на места, Валентине их таскать тяжело.
Крылов поднялся из мира, напоенного запахами пива, разваренных креветок и сухого леща подвала в иную жизнь, которой всегда удивлялся. Вообще ночной город – это совсем не то скопление серых домов и спешащих двуногих, что накрыто серым или даже голубым небом.
Сейчас перед ними раскинулось нечто сверкающее огнями, а сверху все накрыла черная бескрайняя бездна с ее космосом, бесконечно далекими звездами, галактиками, квазарами. В мокром после поливалок асфальте отражаются перевернутые дома, огни фонарей, реклам, оранжевые и желтые окна домов. Вечно спешащие морлоки исчезли, а по блестящему тротуару беспечно разгуливают элои, слышен смех, к Крылову даже с той стороны улицы донесся запах дорогих духов и аромат хорошего вина.
Корчмовцы вывалились отяжелевшие, но в головах легкость, все продолжают спор о скифах, но на Яну теперь посматривали жадно все. На улице она снова в топике, благопристойная, словно фотомодель, изображающая скромницу Джен Эйр, но все видели ее только что иной, у многих на висках вздулись жилы, всхрапывают, не сводя с нее глаз, что они только проделывают с нею в воображаемом мире, где липкие взгляды не отскакивают, не спустив ее трусики даже наполовину.
Гаврилов и Раб Божий, непримиримые противники, вышли бок о бок. Пожалуй, они единственные, кто не раздевал взглядами Яну и не проделывал с нею всякое и разное. Удивительно мирно, что последний раз случилось полгода тому, они рассуждали сейчас, сблизив головы. Гаврилов загибал пальцы, Раб Божий следил внимательно, чтобы пропащий язычник не загнул лишний.
Философствуем, мелькнуло в черепе Крылова. Нас даже готовы послушать, как слушают рассказчиков анекдотов. Но только как рассказчиков, а не философов! Но как философов – никогда. Зато всегда жадно ловили каждое слово юродивых, сумасшедших, кликуш, политиков… И шли за ними, сокрушая несокрушимые империи, строя Царство Божье на земле, а философы… что философы? Они обращаются к менее важному – к рассудку.
Корчмовцы нестройной толпой медленно двинулись от кафе. Тоже элои, мелькнула насмешливая мысль. Наполовину элои… Утром проснутся морлоками, побегут на службу, будут жить привычными алгоритмиками, будут «как все», как принято, комильфо, но вечером начнется медленное преображение… Не сразу, ибо и после службы масса морлочьих дел: заскочить в булочную, отнести белье в прачечную, забрать туфли из починки, переустановить розетку, но все же перетекание в элоистость свершается, и вот уже перестраивают судьбы всего человечества…
Громкий бухающий голос Тора разносился над затихшей улицей, словно близкая канонада. С ним шел Klm, все еще респектабельный, хоть и с раскрасневшейся от выпитого рожей.
– Крылов круто завернул, – гремел Тор. – Клево! Прямо улетная идея. Самое то для сейчасья, когда нам не удалось построить на земле царство добра и cправедли– вости…
Klm спросил