Жемчужина, выпавшая из короны. Любовный исторический роман. Илья Тамигин
из присутствующих не осталось сомнений, что она сделает с поручиком, оказавшись с ним наедине.
Михайлов встал, и оказался самую чуточку пониже Ненилы (это была она, кто же ещё!).
– Прошу прощения, господа, вынужден Вас покинуть! – наклонил он голову, и смятенно добавил по французски:
– Она нашла кокошник и сарафан! Хотел подарить вечером… Ой, что будет! Зацелует до смерти! Изомнет, как цвет!
И, влекомый за руку, покинул залу.
Проснувшийся дон Педро развязно крикнул вслед по итальянски:
– Буона фортуна! – и заснул снова.
Капитан Петровский потряс головой, приходя в себя.
– Вот это, слушай, да-а! Куда там персидской княжне! Как думаешь, Лёня?
Леонард только промычал нечто нечленораздельное, ибо язык прилип к гортани от потрясения.
И наступил долгожданный понедельник. Мучимый любовным томлением, Леонард начал собираться в гости за два часа. Отпаренный и отглаженный мундир сидел на нем, как влитой. Усы, завитые и закрепленные воском, смотрелись багинетами. Сапоги исступленно сияли, как будто в них был собственный источник света. Смазанные специальной помадой волосы – тоже. Над пробором Данила колдовал минут сорок, укладывая волосок к волоску. А из носу волосы были, наоборот, безжалостно повыдерганы пинцетом! Сам нос, покрасневший после сей экзекуции, пришлось припудрить. Посмотревшись напоследок в зеркало, и оставшись довольным своей внешностью, поручик взял букет хризантем, потрогал коробочку с подарком в потайном кармане, перекрестился на икону Богородицы Всех Скорбящих Радость, и вышел на улицу, где поджидал его уже Емельян.
– На Тверскую! – скомандовал Леонард.
По дороге кобыла остановилась оправиться. Когда прибыли на место, седок сделал заявление, от которого Емелю бросило в дрожь:
– Ты, любезный, ближе к вечеру кобыле клизму поставь, дабы подобного конфуза перед дамою не приключилось!
– Дак, Ваше благородие… – попытался трепыхнуться извозчик, но Орлов, сверкнув очами, гаркнул:
– Не рассуждать!
Когда он покинул экипаж, Емельян заскрежетал зубами от возмущения. «Експлуататор! Самодур! Угнетатель!» – кипел его разум возмущенный, – «Клизьму кобыле – это не издевательство ли? Мало того, что с мылом её мою, ещё и клизьму, за те же деньги! Да самому тебе клизьму трехведерную!»
Но деваться было некуда, и он, вздыхая, поехал в аптеку покупать каучуковое чудо медицины.
Ванда Леопольдовна была холодна, как мрамор, и красива красотой снежной королевы: вся в серебре, как в инее. Вошедшему поручику она лишь слегка кивнула, руку для поцелуя не протянула, не улыбнулась. Букет чудных голубых хризантем велела принять горничной. Сердце влюбленного болезненно сжалось, ибо такого мороза он не ожидал. Полковник, наоборот, был сама любезность. Усадив Леонарда за стол, он завел разговор на служебные темы, скучные и неинтересные. Поручик вынужденно поддакивал, вставлял ремарки и междометия.