Живая вода. Владимир Крупин
теперя молодежь:
Напинают – и пойдешь.
Дуся вплыла плавненько, начала хитренько, будто совсем не интересуясь любовью:
Председатель на трубе,
Бригадир на крыше.
Председатель говорит:
– Я тебя повыше.
Тут и Васина музыкальная натура не стерпела. Он сунулся в круг и стал мешаться под ногами:
Где ни пели, ни плясали,
Всюду девки не по нам.
Задушевный мой товарищ,
Лучше выпьем по сту грамм!
Пошли было Вера и Тася, но быстро сшиблись, и остались на кругу две соперницы.
– Отец! – говорила Варвара, придя на кухню. – И ты, Сергей, чего вы здесь, айда-ко-те в комнату, больно добро девки-то распелись.
Радостная, она под музыку вспомнила подходящую ей частушку: «Я плясать-то не умею, покажу походочку. Мой миленок пить забросил распрокляту водочку», – но осеклась: неизвестно еще, чем с «миленком» кончится.
Состязание в передней накалялось. Грузная Лариса как будто легчала на килограмм с каждой частушкой. Дуся, наоборот, худая, тяжелела, но не сдавалась.
Лариса пошла в открытую:
Я свою соперницу
Увезу на мельницу.
Мели, мели, мельница,
Вертись, моя соперница.
И лихо рассыпала дробь. Дуся попыталась поправить положение:
Я и пела и плясала,
А меня обидели:
Всех старух порасхватали,
А меня не видели.
Все-таки счастье улыбнулось Ларисе. Она, легко прогибая половицы, подпорхнула к Делярову и стала его вызывать. И хоть он и не вышел, но уважение показал, встал и потоптался.
Дуся подскочила к гармонисту, отбила такт и заявила:
За веселье, за гармошку,
Ой, спасибо, играчок.
Наигралась и напелась,
Так зачем мне мужичок?
И достойно вышла из круга. Лариса же, показывая, что может плясать бесконечно, вызывала по очереди всех кавалеров. Никто не поддался. Вышел, правда, Павел Михайлович. За гармошкой его заменил Афоня. Но плясал Павел Михайлович не азартно, работали только ноги, сам был как деревянный и напряженно смотрел вдаль, будто ждал спасения.
– Туфли ты мне, Оксана, подтакала плохие нарочно, чтобы я ногу сбила.
Вот на что свалила Дуся свое поражение, на туфли, купленные в магазине Оксаны. Дуся жалела, что в пляске не вспомнила частушку, которую так бы в лицо и вылепить этой бочкотаре:
Ты его мани-заманивай,
Я песни буду петь.
На твои колени сядет,
На меня будет глядеть.
Но время было упущено.
Глядя на пляску, Кирпиков испытывал двойное чувство: ишь напились, скачут, но скачут хорошо.
Пошли за стол по второму заходу. Афоня уселся рядом и продолжил свои разговоры.
– Ты был мужик от и до. От и до. С тобой можно было поговорить и посоветоваться.
– И говори.
Афоня посмотрел на Кирпикова как на ненормального.
– Как же говорить без выпивки?
– Не с кем стало выпить, вот что. Всего-то?
Кирпиков