След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий. Сергей Самаров
на шею подарил. После боя с аварами…
– Про гривну сказал, вспомнил сразу. Я тогда еще подумывал тебя десятником поставить, несмотря на молодость. Думал подобрать тебе в подчинение таких же молодых стрельцов. Но теперь, как вернемся, я уж точно тебя не забуду. А если оставлю тебя с князем Войномиром, он мой наказ выполнит.
Молодой стрелец благодарно склонил голову.
– Говоришь раненых подбирать не стали. Много ли раненых?
– Мало. Несколько человек. Все тяжелые. Не выживут. Может, кто легко ранен был, того и забрали, рассмотреть в тумане было нельзя, а тяжелых оставили. Одного, как я видел, добили. И копье в животе у него оставили. У него и без того в груди стрела торчала. Он кричал что-то, потому, думаю, и добили.
– Еще последний вопрос. Раненых допросить можно? Соображают еще что-то?
– Едва ли. Только глазами шевелят, смотрят в небо сквозь туман, Семаргла[41] ждут. Ничего не скажут…
– Ладно, поезжай в строй…
Квашня еще раз поклонился одной головой, и отъехал…
Князь-воевода Дражко, хотя лучше многих знал убойную силу стрел, выпущенных из сложного славянского лука, тем не менее, понадеявшись на случайность, решил попытать счастья, и поискать среди раненых того, кто сможет ответить хотя бы на один из многих интересующих его вопросов.
Оставив два десятка стрельцов и десяток воев похоронить в большом общем костре погибших товарищей, Дражко с полусотней конников и остальными стрельцами выехал на поляну. Вои выслушали команду князя-воеводы, и разъехались в разные стороны – искали раненых. Князя-воеводу подзывали шесть раз. Он подъезжал на зов вместе с князем Войномиром, но ни разу князьям не удалось услышать ответ. Четверо из раненых вообще не могли говорить, и даже не видели тех, кто их о чем-то спрашивал. Глаза их были открыты, но никого не видели. Еще один говорить, наверное, смог бы, но он не понимал ни одного языка, на которых с ним пытались говорить. И только последний из раненых, как князь-воевода догадался по его взгляду, славянский язык знал, но смотрел с такой ненавистью и на Дражко, и на Войномира, и на других воев-бодричей, словно они дергали за стрелу, торчащую у него в животе, и шевелили наконечником стрелы внутренности. И ни слова сказать не пожелал. Сам он был, скорее всего, не славянином, хотя за это ручаться тоже было сложно. Шлем на голове такой, какие часто носили саксы, еще ничего не говорил. Меч вой где-то потерял. Должно быть, выронил на скаку, когда получил в живот стрелу. Тогда же, скорее всего, и щит обронил, не имея силы держать такую тяжесть. А ножны меча были простыми деревянными, какими пользуются и славяне, и все их близкие и дальние соседи. И даже никак не изузорены, не обшиты тканью, и имели только простую медную окантовку в виде поперечных полос.
– Толку никакого. Едем дальше, – решил князь-воевода, когда к нему приблизились стрельцы, занятые до этого сооружением погребального костра. Устраивать такой же костер для убитых врагов Дражко был не намерен. Их, в основном, перебили свои же из сильной засады. Они же костер
Семаргл – в верованиях славян, Огнебог, глава небесного воинства, являлся в образе дракона или крылатого волка, уносил души погибших в бою воинов. Сопоставим с индуистским Агни. По Б.А. Рыбакову – покровитель семян и корней, охранитель растительности. Иногда отождествляется с древнеиранским Симургом. Во времена правления династии Сасанидов в III–VII веках Симург был государственной эмблемой Ирана. Точное значение культа Семаргла до сих пор не известно. Иногда даже само название божества писалось по-разному, в том числе, и в два слова – Сим и Регл. Возможно, эти слова заимствованы славянами от культуры Киммерийского Боспора. Сим и Регл известны по древнегреческой надписи в могильнике Понтийской царицы Комоссарии (II или III век до Р.Х.), раскопанной в Тмутаракани на Таманском полуострове. Иногда Семаргла трактуют, как Семи Ярило – имеется ввиду семиголовый истукан языческого бога Ярилы.