Бунт. Книга I. Владимир Уланов
перелетая с цветка на цветок. Пахнет дымком и печеным хлебом. Во дворе залаяла собака.
Спрыгнув с седла, Петр стукнул в ворота. Собака еще больше залилась визгливым лаем, послышались легкие шаги хозяйки. Загремел засов, ворота открылись, заскрипев ржавыми навесами. Вышла стройная женщина, лицом белая, светло-русая, с усмешкой на губах. Большие лукавые зеленоватые глаза светились счастливой радостью. Ефросиньюшка улыбалась, обнажив ряд ровных белых зубов. Женщина была уже немолода – лет за тридцать, но здоровьем и красотой наделена природой изрядно.
– Петро, Петенька приехал! – запел мягкий голос Ефросиньюшки. – Только сейчас думала о тебе. Что-то моего ненаглядного нет. А ты и явился! Проходи, проходи, голубь, иди в сенцы, раздевайся, приляг на лавку, там у меня тулуп постелен. А я коня твоего поставлю, покормлю, баньку истоплю. Есть-то хочешь? Там у меня в сенцах молоко и каравай хлеба, закуси пока. Ну, иди, иди, родной!
Лазарев в полудреме кое-как снял с ног сапоги, скинул кафтан. Не отрываясь, выпил целый кувшин молока, повалился на мягкий тулуп.
«Как Ефросиньюшка похорошела», – подумал, засыпая, Петр. Снилось Лазареву, что сидят они со Стенькой Разиным в шатре, вино пьют. У него чаша в руках, а тот, зверского обличия казак, из ведра пьет и говорит:
– Знаю я, что ты тайный истец воеводы Хилкова, но не убью тебя, если ты это вино выпьешь! – и поставил перед ним ведро.
Петр обхватил его руками, заглянул внутрь, и страх его объял. В ведре было не вино, а кровь. Ведро вдруг начало расти, расти и стало с бочку.
– Что не пьешь, тайный истец? – грозно спросил Разин и страшно захохотал. – Ха-ха-ха, ха-ха! Пей! Это кровь народная, всех замученных и обездоленных боярами да воеводами ни в чем не повинных людей! Пей!
– Не могу я кровь пить, – весь трясясь от страха, ответил Лазарев.
– Можешь! Ты ее за деньги каждый день пьешь!
– Нет! Нет, не могу! – закричал тайный истец.
– Не можешь! – страшно закричал Разин, и, выхватив саблю, рубанул Лазарева сверкающим клинком.
– А-а-а-а!.. – закричал Петр и вскочил с лавки. Рядом стояла Ефросиньюшка.
– Ты что? Что с тобой, Петя? – с изумлением спросила женщина. – Часом не заболел ли ты?
– Фу-у-у… – выдохнул Лазарев, вытирая рукавом рубахи выступивший холодный пот. – Дурной сон снился. И приблажится же такое!.. – со вздохом сказал Петр, вставая.
– Я баньку истопила, иди, Петенька, в первый жар, попарься хорошо – все как рукой снимет. Это у тебя от дальней дороги, видно, умаялся ты знатно, – ласково сказала Ефросинья.
Раздевшись в предбаннике, где пахло вениками и вольным жаром, Лазарев зашел в баню. После долгой дороги, пыли и грязи хотелось попариться.
Налил из бочки холодной воды в деревянную шайку. Зачерпнул полный ковш квасу, плеснул на каменку. Раскаленные камни зашипели, затрещали; терпкий, душистый, пахнущий хлебом и мятой пар повалил вверх. Взяв уже распаренный Ефросиньюшкой веник, залез на полок, лег и, задрав ноги к потолку низкой баньки с прокопченными до черноты стенами,