Книга цвета пустыни накануне дождя. Евфраим Непойман
общее. Но не в тот раз.
Стоит отдать девчонке должное, она совсем не испугалась нахальства жука, без приглашения решившего походить по её руке, а, напротив, была рада такому визиту, и, вытянув руку, поворачивала её так, чтобы можно было получше разглядеть деловитого гостя. Вообще-то путешествие такого жука по руке, по себе знаю, – удовольствие из мало приятных, уж очень крепко он цепляется за кожу своими ногами. Возможно, этот жук был чересчур вежлив и старался не вызвать противоречивых чувств, гуляя по руке девчонки, и, наверное, это-то его и подвело. Ползая уже по пальцам, перебираясь с одного на другой, он, должно быть, схватился недостаточно крепко или одновременно недостаточным количеством лап, но только при очередном повороте сорвался, оставшись висеть на одной ноге вниз головой, неудачно попытался взлететь, шлёпнулся на землю и тут же был раздавлен ногой некстати подошедшего братца этой девчонки.
В памяти моей навсегда осталось, как улыбка покидала её лицо, а в глазах стояла какая-то детская растерянность и недоумение. Я не знал, как реагировать на смерть жука и молча смотрел на ту девчонку. А потом схватил с земли камень и ударил её брату прямо по голове. Я помню, как он озадаченно потирал висок, из которого текла кровь, смотрел на пальцы в крови, а потом ударил меня в нос и долго ещё пинал ногами почему-то в полной тишине. Тишину я тоже запомнил хорошо. Тишину, боль и злость.
После этого меня, должно быть, стали считать немного ненормальным. А вместе с моим непониманием того, что за меня никто не заступился, моё количество друзей быстро сошло до никого.
Отец, не будь дураком, понимая, что с внешним миром у меня как-то не заладилось тут же «принял меня в подмастерья» и начал обучать работе в кузне.
Время шло, и моя слава человека со странностями только крепла. Я редко разговаривал с ровесниками, всё больше огрызался или бросал взгляды, полные презрения, вспоминая их бездействие. Впрочем, старших я, напротив, уважал и старался при случае помочь и всегда благодарил даже за сущий пустяк. Не думаю, что меня как-то особенно так воспитали родители, просто, мне кажется, я от рождения неконфликтен и расположен к увеличиванию добра.
Сейчас я думаю, что моя дружелюбность сыграла хорошую службу отцовскому ремеслу, потому что люди часто заходили к нему под навес за всякими мелочами типа игл или колец для шкур и задерживались ради неторопливой беседы. Если мне был интересен предмет разговора, в глубине кузни я откладывал инструмент, отирался от пота и раскуривал сушёные листья мануки, делая вид, что как раз наступило время небольшого перерыва.
Так я узнавал о событиях в городе и некоторых новостях в мире. Не помню, впрочем, чтобы кто-нибудь хоть раз рассказал что-то значительное или интересное, лишь долго пересказывали в красках историю о глупом смельчаке, который, отправляясь на охоту, привязал тяжёлую стрелу крепкой бечёвкой к своему винглингу, рассчитывая,