Вот я. Джонатан Сафран Фоер
что ты даже не упомянул детей.
– Это тяжело.
– Как это все скажется на них. Как скажется на тебе – видеть их в строго определенное время.
Джулия прижалась к витрине, чуть откинувшись назад. Как ни устраивайся, разговор не станет приятным, но так, по крайней мере, удар немного отклонится. Она положила стальную ручку и взяла другую, которая, если честно, напоминала с дилдо, что подарили ей на девичнике перед свадьбой 16 лет назад. Та штука столь же мало напоминала фаллос, как эта дверная ручка дверную ручку. Подруги смеялись, и Джулия смеялась, а через четыре месяца она наткнулась на подарок, обшаривая шкаф в надежде передарить нераспакованный венчик для взбивания маття[4], и поняла, что то ли скука, то ли разгул гормонов вполне располагают ее попробовать. Ничего хорошего из этого не получилось. Слишком сухо. Слишком вяло. Но теперь, вертя в руках эту смешную шишку, она не могла думать ни о чем другом.
– Мой внутренний монолог прервался, – сказал Марк.
– Твой внутренний монолог? – переспросила Джулия с презрительной ухмылкой.
– Именно.
Она вручила Марку болванку:
– Марк, поступил звонок от твоего внутреннего монолога. Он захвачен в заложники твоим подсознанием в Hигeрии, которому ты должен перевести двести пятьдесят тысяч долларов до конца дня.
– Может, это прозвучит глупо. Может, покажется, эгоизмом…
– Да и да.
– …Но я потерял то, что делало меня мной.
– Марк, ты взрослый человек, не персонаж Шела Сильверстайна, созерцающий свои эмоциональные вавочки на пне дерева, которое пошло у него на строительство дачи или еще чего-то.
– Чем сильнее ты сопротивляешься, – сказал Марк, – тем вернее я убеждаюсь, что ты согласна.
– Согласна? С чем? Мы же говорим о твоей жизни.
– Мы говорим о постоянно стиснутых зубах в тревоге за детей, о бесконечном мысленном прокручивании несостоявшихся ссор с твоей половиной. Вот ты не была бы счастливее или не стала более честолюбивым и плодовитым архитектором, если бы жила одна? Разве не была бы ты менее вымотанной?
– Что, я вымотанная?
– Чем больше ты отшучиваешься, тем больше уверенности…
– Конечно, не была бы.
– А отпуск? Разве ты не хотела бы отдыхать без них?
– Не так громко.
– А то вдруг услышит кто-нибудь, что ты человек?
Джулия провела большим пальцем по шишке ручки.
– Конечно, я буду скучать по детям, – сказала она. – А ты не будешь?
– Я спрашивал не об этом.
– Да, я предпочла бы, чтобы они были со мной, но на отдыхе.
– Трудно формулируется, да?
– И все же я хотела бы видеть их рядом. Если бы имелся выбор.
– Ну, то есть ранние вставания, еда без удовольствия, неусыпная бдительность у самого края прибоя в шезлонге, но при этом твоя спина так и не коснется спинки?
– Это счастье, которого не доставляет ничто другое. Первая мысль по утрам и последняя, с которой я засыпаю, – о детях.
– Об этом я и говорю.
– Это я говорю.
– А о себе ты когда думаешь?
– Когда
Маття – дорогой сорт японского порошкообразного чая.