Вот я. Джонатан Сафран Фоер
школа, – сказал рав, на что Джейкоб отреагировал закатыванием глаз, равно задумчивым и брезгливым.
– У нас долгая и славная традиция видеть дальше культурных норм, господствующих сегодня или вчера, находить божественный свет, Ор Эйн Соф, в каждом ребенке. Расовые оскорбления для нас серьезный проступок, без сомнения.
– Что? – переспросила Джулия, меняя позу.
– Этого не может быть, – сказал Джейкоб.
Рав испустил долгий раввинский вздох и по столу подвинул Джулии листок бумаги.
– Он это сказал? – спросила Джулия.
– Написал.
– Что написал? – спросил Джейкоб.
Недоверчиво качая головой, Джулия ровным голосом прочла:
– Вшивый араб, китаеза, манда, япошка, педик, мекс, жид, слово на «н».
– Он написал «слово на „н”»? – вмешался Джейкоб. – Или само слово на «н»?
– Само слово, – ответил рав.
Хотя Джейкоба должны были занимать неприятности сына, его развлекло то обстоятельство, что только одно это слово не может быть произнесено.
– Тут, видимо, какое-то недоразумение, – проговорила Джулия, передавая наконец листок. – Сэм нянчится с животными до…
– Цинциннатский галстук? Это не расовое оскорбление. Это форма секса. По-моему. Кажется.
– Тут не только оскорбления, – пояснил рав.
– Знаете, я почти уверен, что и «вшивый араб» – это тоже форма секса.
– Мне остается только поверить вам на слово.
– Я к тому, что, может, мы вообще не так поняли этот список.
Вновь не слушая мужа, Джулия спросила:
– А что об этом говорит Сэм?
Рав запустил пальцы в бороду, выискивая слова, будто макака, выискивающая блох.
– Он не признается. Категорически. Но до урока этих слов там не было, а за этим столом сидит только он.
– Это не Сэм, – сказал Джейкоб.
– Его почерк, – заметила Джулия.
– В тринадцать у всех мальчишек почерк одинаковый.
– Он не смог объяснить, как там оказался листок, – сказал рав.
– Он и не обязан, – заметил Джейкоб. – И кстати, если Сэм написал эти слова, то чего ради он оставил листок на столе? Дерзость доказывает его невиновность. Как в «Основном инстинкте».
– Но в «Основном инстинкте» она же и убила, – вступила Джулия.
– Она?
– Ножом для колки льда.
– Наверное, так. Но это кино. Ясно, все подстроил какой-то ученик, настоящий расист, затаивший злобу на Сэма.
Джулия обратилась к раву:
– Мы все сделаем, чтобы Сэм понял, почему его записка так оскорбительна.
– Джулия, – вступил Джейкоб.
– Достаточно ли будет извиниться перед учителем, чтобы не отменять бар-мицву?
– Именно это я собирался предложить. Только, боюсь, слухи об этой записке уже прошли в нашей общине. Так что…
Джейкоб громко и с огорчением выдохнул – привычка, которую либо он передал Сэму, либо сам перенял у него.
– И кстати, оскорбительна для кого? Огромная