Вот я. Джонатан Сафран Фоер
оно выглядит лучше?
– Только он этого не писал.
Рав поерзал на стуле.
– Если позволите, я скажу начистоту. – Он помолчал, помял большим пальцем ноздрю, как бы тут же отступаясь. – Сэму явно нелегко – быть внуком Ирвина Блоха.
Джулия откинулась на спинку стула, думая о песочных замках и синтоистских воротах, которые вынесло на берег в Орегоне через два года после цунами.
Джейкоб обернулся к раву:
– Простите?
– Как ролевая модель для ребенка…
– Это отличная модель.
Рав продолжил, обращаясь к Джулии:
– Вы, должно быть, понимаете, о чем я.
– Я понимаю.
– Мы не понимаем, о чем вы.
– Пожалуй, если Сэму не кажется, что любые слова, как их ни…
– Вы читали Роберта Каро – второй том биографии Линдона Джонсона?
– Не читал.
– Что ж, если бы вы были равом светского толка и читали эту классику жанра, вы бы знали, что страницы с 432 по 435 посвящены тому, что Ирвин Блох больше, чем кто-либо в Вашингтоне, да и вообще где бы то ни было, сделал для того, чтобы Закон об избирательных правах прошел в конгрессе. Мальчику не найти лучшей ролевой модели.
– Мальчику и не надо искать, – сказала Джулия, глядя прямо на рава.
– Что ж… мой отец писал в блоге такое, за что его можно упрекнуть? Да. Писал. Досадное. И жалел потом. Представьте себе огромный шведский стол сожалений. Но чтобы вам заявлять, будто его добродетельность никак не может быть примером для его внуков…
– Со всем уважением, мистер Блох…
Джейкоб обернулся к Джулии:
– Пойдем отсюда.
– Давай лучше сделаем то, что нужно Сэму.
– Сэму здесь ничего не нужно. Напрасно мы заставили его праздновать бар-мицву.
– Что? Джейкоб, мы его не заставляли. Может, слегка подтолкнули, но.
– Подтолкнули, когда обрезали. С бар-мицвой просто заставили.
– Последние два года твой дед только и говорит, что единственное, ради чего он еще живет, – увидеть бар-мицву Сэма.
– Значит, она тем более не нужна.
– И мы же хотим, чтобы Сэм знал, что он еврей.
– А у него был какой-то шанс этого не знать?
– Чтобы он был евреем.
– Евреем, да. Но религиозным?
Джейкоб никогда не понимал, как ответить на вопрос, религиозен ли ты. Он никогда не жил вне синагоги, никогда не обходился без попыток соблюдения кашрута, никогда не допускал – даже в моменты величайшей досады на Израиль, отца, американское еврейство или отсутствие Бога, – что будет воспитывать детей без какого-то знакомства с еврейскими традициями и обрядами. Но двойное отрицание не религия. Или, как скажет брат Сэма Макс на своей бар-мицве тремя годами позже, «Сбережешь только то, что отказываешься отпустить». И как бы Джейкоб ни ценил преемственность (истории, культуры, мыслей и ценностей), как бы ни хотел верить, что есть какой-то глубокий смысл, доступный не только ему, но и его детям, и их детям тоже, – свет пробивался у него между пальцами.
Когда Джейкоб и Джулия только начали встречаться, они часто говорили