Плата за перевоз (сборник). Олег Ернев
ей. Чтобы при каждом удобном случае, она, сощурив ехидно глаза, ставшая сразу похожей на тёщу, оскорбительно елейным, преувеличенно спокойным голосом повторяла: «Х-арн… милый, не надо спорить. Вспомни…» О, этот садистский тон, когда тобой овладевает бешенство и хочется исхлестать её по щекам, потому что в этом «помнишь» всегда слышен запах её тела. Это ревность, Х-арн? Это бессилие перед женщиной, Х-арн? Это любовь, да, Х-арн? Не знаю, не знаю, не знаю, что это – гневно думал (если только в гневе можно думать) Х-арн. Но мне абсолютно наплевать на её победы. Пусть побеждает, как хочет, чем хочет. Пусть побеждает для самой себя. А с меня хватит. Иначе я её прикончу. Или он (Х-арн посмотрел на Лодочника, Лодочник смотрел на пляшущую Лидию), да… или он меня прикончит. Или я всё-таки перееду на тот берег сам. И катись всё к чёртовой матери. И, воспользовавшись тем, что внимание Лодочника было отвлечено Лидией, он обошёл Лодочника и сел в лодку.
Лидия кончила свою вакхическую пляску, и теперь сам Лодочник похлопал ей в ладоши. И в третий раз сказав: «В лодку», он сам вступил в неё первым и вдруг увидел сидящего в ней Х-арна. Суровое лицо его нахмурилось. Ни слова не говоря, он взял Х-арна за шиворот и, размахнувшись, перебросил его через головы сидящих в ожидании людей. Х-арн чудом не сломал голову, но больно ударился плечом и носом. Вдобавок, что-то хрустнуло в шее, и голова перестала вертеться. Из носа шла кровь, правда, не очень сильно. Х-арн задрал голову кверху. Несколько капель крови упали на песок.
– В следующий раз, – пообещал без всякой злости Лодочник, – я отрежу тебе… – и он оглядел Х-арна, словно отыскивая, что бы такое ему отрезать, – уши, чтобы ты лучше слышал слово «нельзя».
– Можно, – сквозь душащие его рыдания шёпотом сказал Х-арн. – Можно! Можно! Можно!
Но Лодочник уже не слышал ни бесшумного рыдания Х-арна, ни слова, которое он отчаянно вколачивал в себя. Он собрал деньги, побросал их в мешок и отчалил. Он не взял ни Х-арна, ни Лидии, несмотря на то, что места в лодке хватило бы и на них. Правда, перед тем как отчалить, он ещё раз улыбнулся Лидии, и в его взгляде было что-то такое, что заставило её задуматься.
Зной сгущался. Солнце вытапливало сало из всего, чего касались солнечные лучи. Из леса наплывали вязкие смолистые запахи. Тягучий густой воздух стал осязаем. Казалось, его можно сгрести, захватить руками, как горячий гипс, скомкать, размять и слепить из него что-нибудь, например, Лидию, а потом, когда вместо Лидии получится какая-то странная неуклюжая фигурка, снова всё скомкать и выбросить комок в речку. Х-арну казалось, что голова его увязла в этом смолисто-липком запахе, как жук в янтаре, и он никогда её не вытащит. Да и вытаскивать не было охоты. Мысли навеки были запечатаны янтарной смолой, войдя в бессмертный поток молчания. Прошли века, а Х-арн всё сидел на раскалённом песке, как Будда под ветвями священного дерева. Загадочная улыбка блуждала на его окрашенных вытекшей из носа кровью губах, и это был не Х-арн и не Будда, это был Рамзес Второй, а может Третий, он потерял счёт Рамзесам (то есть, самому себе), он был египетский