Певерил Пик. Вальтер Скотт
скукой, то заглядывал в Гомера, то принимался насвистывать, качаться на стуле или ходить из угла в угол, пока наконец внимание этого молодого человека не привлекло безмятежное спокойствие его товарища.
– Повелитель мужей? – промолвил он, повторяя излюбленный эпитет, которым Гомер характеризует Агамемнона{119}. – Надеюсь, что у Агамемнона была должность более веселая, чем должность повелителя мужей на Мэне. Великий философ Джулиан, неужто тебя не пробудит даже плоская шутка, касающаяся моего собственного королевского достоинства?
– Желал бы я, чтобы вы более походили на короля острова Мэн, – отвечал Джулиан, пробудившись от своей задумчивости, – тогда вам не было бы так скучно в ваших владениях.
– Как! Свергнуть с трона эту августейшую Семирамиду{120} – мою матушку, которая с таким удовольствием играет роль королевы, словно она настоящая государыня? Удивляюсь, как ты можешь давать мне подобные советы, – возразил молодой лорд.
– Вы отлично знаете, что ваша матушка была бы счастлива, если б вы хоть сколько-нибудь интересовались делами острова, дорогой мой Дерби.
– Да, разумеется, она позволила бы мне называться королем, но пожелала бы стать вице-королевой и властвовать надо мною. Заставив меня променять столь любезную мне праздность на королевские труды и заботы, она всего лишь приобрела бы еще одного подданного. Нет, Джулиан, она почитает властью право вершить дела этих несчастных островитян, а почитая это властью, находит в сем удовольствие. Я не стану вмешиваться, разве только ей снова вздумается созвать верховный суд. Мне нечем будет заплатить вторичный штраф брату моему – королю Карлу. Впрочем, я забыл, что это – ваше больное место.
– Во всяком случае, это больное место вашей матушки, и я не понимаю, для чего вы об этом говорите, – отвечал Джулиан.
– Что ж, я не питаю предубеждения к этому несчастному Кристиану и даже уважаю его память, хоть и не имею на то столько причин, сколько вы, – сказал граф Дерби. – Я помню, как его вели на казнь. Тогда меня в первый раз в жизни освободили от занятий, и я искренне желал бы, чтобы моя радость по этому поводу была связана с какой-либо другой причиной.
– А я предпочел бы, чтобы вы говорили о каком-нибудь другом предмете, милорд, – отозвался Джулиан.
– Вот так всегда, – отвечал граф. – Стоит мне упомянуть о предмете, который заставляет вас встряхнуться и согревает вашу кровь, холодную, как кровь водяного, – пользуясь сравнением, употребляемым жителями этого благословенного острова, – как вы заставляете меня переменить разговор. Так о чем же нам говорить? О Джулиан, если бы вы не уехали и не погребли себя заживо в замках и пещерах графства Дерби, у нас не было бы недостатка в восхитительных темах. Взять хотя бы театры – труппу короля и труппу герцога. Заведение Людовика{121} по сравнению с ними просто ничто. Или Ринг в парке – он затмевает даже Корсо в Неаполе; или, наконец,