Ипатия. Чарльз Кингсли
свет и таковы справедливость и милосердие, которые присущи ему. Ты, вероятно, не прочь посмотреть, как карает Господь людскую злобу. По твоим глазам я вижу, что и сам ты охотно станешь орудием Божиим в этом деле.
– Я бы хотел отомстить за этого человека.
– Да, да, он погиб, бедный простак-учитель! Его судьба кажется тебе верхом земных ужасов. Подожди немного и, проникнув вместе с пророком Иезекиилем в сокровенные тайники сатанинского капища, ты узришь там худшее: женщин, оплакивающих Таммуза, сетующих об упадке идолопоклонства, в которое сами более не верят… Да, Петр, в этой области нам тоже придется свершить один из Геркулесовых подвигов.
В эту минуту вошел диакон.
– Раввины проклятого народа ожидают внизу, по приказанию твоего святейшества. Мы провели их через задние ворота, боясь как бы…
– Верно, верно! Если бы с ними что-нибудь случилось, это могло бы погубить нас. Проведите их наверх. Возьми юношу с собой, Петр, и представь его параболанам. Кому лучше всего отдать его под начало?
– Брату Теопомпию. Он очень кроток и умерен.
Кирилл со смехом покачал головой.
– Пройди в соседнюю комнату, сын мой… Нет, Петр, отдай его под начальство какого-нибудь пламенного и святого человека, настоящего сына громов, который его заставит трудиться до изнеможения и покажет ему все, что нужно, с лучшей и с худшей стороны. Клейтофон для этого более всего пригоден. Теперь посмотрим, что мне надо сделать. Мне надо пять минут для этих евреев. Оресту не угодно было запугать их, – посмотрим, не удастся ли это Кириллу. Потом час для просмотра больничных счетов, час для школ, полчаса для разбора просьб о неотложной помощи, полчаса для меня лично, а потом богослужение… Последи, чтобы юноша присутствовал на нем. Теперь впускай каждого по очереди. Где евреи?
Филимон отправился с параболанами и с отрядом приходских надзирателей. Вместе с ними он увидел темную сторону того мира, светлой частью которого были панорама гавани и города. Вблизи порта, величайшего в мире по вывозу продовольственных продуктов, среди грязи, нищеты, разврата, невежества и дикости умирали с голоду скученные массы старого греческого населения. Гражданская администрация не заботилась об их телесных нуждах, и обездоленные бедняки порой заявляли о себе лишь отчаянными кровавыми мятежами. Тут-то, среди них и для них, работали денно и нощно приходские надзиратели.
Филимон пошел с ними; он оделял пищей и одеждой нуждавшихся, отправлял больных в госпитали, хоронил усопших, очищал со своими спутниками зараженные дома, – лихорадка никогда не прекращалась в этих жилищах, – и утешал умирающих. Филимон видел в этом труде только исполнение монашеского долга. Вернувшись, он бросился на складную кровать, стоявшую в одной из четырех келий, и через мгновение крепко заснул.
Среди ночи юноша проснулся от торопливых шагов и громких криков, раздававшихся на улице; понемногу придя в себя, он, наконец, явственно расслышал призыв:
– Александровская церковь горит! На помощь, добрые христиане! Пожар!