Три сестры, три королевы. Филиппа Грегори
человеком, который скажет ей о том, что наша семья на самом деле не так безукоризненна, как мы себе представляли. Возможно, нам не всегда будет везти и на истории нашего имени могут быть темные пятна, возможно, нам придется заплатить за смерть Эдварда Плантагенета, 17-го графа Уорика, за повешенье мальчика, которого мы назвали Перкин Уорбек, кем бы он там ни был. Безо всякого сомнения, мы больше всего выиграли от исчезновения двух принцев Плантагенетов из заточения в Тауэре. Даже если мы к этому непричастны, нам это было выгоднее всего.
Поэтому вместо задуманного я пишу бабушке, чтобы поделиться с ней своим разочарованием и горем, и спрашиваю ее, есть ли хоть малейшая причина, по которой Господь отвернулся бы от меня и отказал мне в сыне. Почему принцесса рода Тюдоров не может родить и вырастить мальчика? Я не говорю ни слова о грехе, лежащем на нашей фамилии, и о бедности, в которой живет Екатерина, потому что не вижу причин, по которым она могла бы прислушаться к моим ходатайствам. Я только лишь спрашиваю, знает ли она, почему наш род может оказаться не способным произвести наследника. Мне очень интересно, что она мне ответит. И будет ли этот ответ правдой.
Замок Стерлинг,
Шотландия, Пасха 1509
На Пасху мы приезжаем в Стерлинг. Стоит жуткий холод, кони скользят сквозь заснеженные пути, повозки с багажом вязнут и задерживаются в дороге, поэтому поначалу у меня на стенах нет шпалер, а вокруг кровати – балдахина. Мне приходится спать на суровом постельном белье, совершенно без украшений.
Мой муж смеется и говорит, что меня избаловал мягкий английский климат, но мне все равно трудно свыкнуться с тем, что в это время года может быть так темно и холодно. Я истосковалась по зеленой весенней траве и по утренней птичьей трели, под которую так приятно просыпаться. Я заявляю, что не встану с кровати, пока за окном не станет светлее, и если рассветет только к полудню, то так тому и быть. Яков клянется, что не только не станет мне мешать, но и сам, собственноручно, принесет поленьев в мой очаг и согреет мне эля на завтрак. Он весел и добр ко мне, и я снова беременна, на этот раз окутанная надеждой и уверенностью, что сейчас мне повезет. Я уже достаточно страдала.
Когда однажды он входит в мои комнаты с бумагами, мне думается, что он снова пришел, чтобы мне почитать, и только надеюсь, что на этот раз это не поэзия на шотландском языке. Теперь я понимаю гаэльский, но поэзия на этом языке обычно очень пространна. Однако на этот раз Яков не усаживается в свое любимое кресло, а подходит и садится на мою кровать. Я замечаю, что его лицо мрачно, когда он отыскивает взглядом леди Элизабет Верни, мою старшую фрейлину, и жестом велит ей остаться с нами. В то же мгновение я понимаю, что из Англии пришли дурные вести.
– Бабушка? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает он. – Тебе придется быть очень сильной и храброй, дорогая. Умер твой отец, упокой Господь его душу.
– Отец мертв?
Он кивает.
– Значит, Гарри стал королем? – Я не верю собственным ушам.
– Он