Хорнблауэр и «Атропа». Сесил Форестер
в скальных породах Котсуолда! Не зря его называют чудом эпохи. Римляне со всеми их акведуками ничего подобного не построили. Дальше и дальше продвигалось судно в глубь туннеля, темнота сгущалась и стала наконец совершенно непроницаемой – сколько Хорнблауэр ни напрягал глаза, он ничего не мог различить. При входе в туннель женщины принялись болтать, смеяться и кричать, чтобы услышать отраженное от стен эхо.
– Курицы несчастные, – процедил сквозь зубы рулевой.
Теперь все, подавленные темнотой, смолкли, – все, кроме Марии.
– Надеюсь, ты не забыл, что на тебе хороший костюм, Горацио, – сказала она.
– Да, дорогая, – ответил Хорнблауэр, радуясь, что она его не видит.
Делом он занимался малодостойным и отнюдь не приятным. Уже через несколько минут он почувствовал, что навес под ним очень жесткий. Потом заболели ноги. Он попытался изменить положение, и тут же понял, что делать это надо осторожно, иначе нарушается плавное движение судна. Рулевой сердито заворчал, поскольку Хорнблауэр не оттолкнулся вовремя правой ногой и баржа немного замедлилась.
– Толкайте, сэр, – повторил он.
Так они и двигались в гипнотическом кошмаре. В кромешной тьме не слышалось ни звука – при такой скорости «Королева Шарлотта» совсем не поднимала волн. Хорнблауэр толкал и толкал. Ноги ныли. Сквозь башмаки он чувствовал, что кирпич кончился – подошвы упирались в голую скалу, грубо обработанную кирками проходчиков. Это еще усложняло дело.
Он услышал вдалеке негромкий звук, какое-то слабое бормотание, и понял, что уже довольно давно, неосознанно, слушает его. Звук усиливался и постепенно перешел в громкий рев. Хорнблауэр не знал, что это, но, поскольку рулевой явно не волновался, решил не спрашивать.
– Подождите-ка, сэр, – сказал рулевой, и Хорнблауэр, не зная, что думать, перестал толкать.
Рулевой, по-прежнему ничего не говоря, завозился рядом. Потом он накрыл их обоих брезентом, так что снаружи остались только ноги. Под брезентом было не темнее, чем снаружи, но очень душно.
– Давайте дальше, сэр, – сказал рулевой, и Хорнблауэр послушно уперся в стену.
Под брезентом непонятный рев казался глуше. Струйка воды громко застучала по брезенту, потом другая, и тут Хорнблауэр понял.
– Вот и он, – сказал рулевой.
Сквозь потолок туннеля пробивался подземный ручей. С оглушительным ревом водопад обрушился на судно, грохоча по крышам кают. Крики женщин потонули в шуме. Давление воды прижимало брезент. Затем поток ослаб, сменился маленькими струйками и наконец остался позади.
– Там впереди только один такой, – раздался в душной темноте голос рулевого. – После сухого лета лучше.
– Ты не промок, Горацио? – спросила Мария.
– Нет, дорогая, – отозвался Хорнблауэр.
Простой ответ произвел желаемое действие, не давая повода к дальнейшему разговору. Ноги у Хорнблауэра, естественно, промокли, но после одиннадцати лет в море это было ему не в новинку – больше тяготила усталость. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем по брезенту вновь