Пертская красавица. Вальтер Скотт
она сделала упор на этом слове, – от моего Валентина и защитника.
– Позвольте, я пособлю надеть, – сказал Смит, еще ближе к ней пододвинувшись. – Она поначалу покажется тесноватой, потребуется, верно, помощь.
– А вы искусны в подобном услужении, мой добрый Генри Гоу? – улыбнулась девушка, но все же поспешила отодвинуться подальше от поклонника.
– Сказать по правде – нет! – молвил Генри и покачал головой. – Мне чаще доводилось надевать стальные рукавицы на рыцарей в доспехах, чем натягивать вышитую перчатку на девичью руку.
– Так я не стану утруждать вас больше, мне поможет Дороти… хоть помощь тут и не надобна – моему отцу никогда не изменяет глаз. Вещь его работы всегда в точности соответствует мерке.
– Дайте мне в этом убедиться, – сказал Смит. – Дайте увидеть, что эти изящные перчатки в самом деле приходятся по руке, для которой они предназначены.
– В другой раз, Генри, – ответила девушка. – Как-нибудь, когда это будет ко времени, я надену эти перчатки в честь святого Валентина и друга, которого он мне послал. И я всей душой хотела бы, чтобы и в более важных делах я могла следовать желаниям отца. А сейчас… у меня с утра болит голова, и я боюсь, как бы от запаха кожи она не разболелась пуще.
– Болит голова? У моей милой девочки?! – откликнулся ее Валентин.
– Если б вы сказали «болит сердце», вы тоже не ошиблись бы, – вздохнула Кэтрин и перешла на более серьезный тон. – Генри, – сказала она, – я позволю себе говорить со всею смелостью, раз уж я дала вам этим утром основание считать меня смелой, да, я решаюсь первая заговорить о предмете, о котором, возможно, мне бы следовало молчать, покуда вы сами не завели о нем речь. Но после того, что случилось, я не смею тянуть с разъяснением моих чувств в отношении вас, так как боюсь, что иначе они будут неверно вами истолкованы… Нет, не отвечайте, пока не дослушаете до конца. Вы храбры, Генри, храбрее чуть ли не всех на свете, вы честны и верны, как сталь, которую куете…
– Стойте?.. Стойте, ни слова, Кэтрин, молю! Когда вы обо мне говорите так много хорошего, дальше всегда идет жестокое осуждение, а ваша похвала, оказывается только его предвестницей. Я честен и так далее, хотите вы сказать, но притом – буян, горячая голова и завзятый драчун, то и дело хватающийся за меч и кинжал.
– Так вас назвав, я нанесла бы обиду и себе и вам. Нет, Генри, завзятого драчуна и буяна, хоть носи он перо на шляпе и серебряные шпоры, Кэтрин Гловер никогда бы не отметила той маленькой милостью, какую сегодня она по собственному почину оказала вам. Да, я не раз сурово осуждала вашу склонность сразу поддаваться гневу и чуть что ввязываться в бой, но только потому, что я хотела, если увещания мои будут успешны, заставить вас возненавидеть в себе самом два греха, которым вы больше всего подвластны, – тщеславие и гневливость. Такие разговоры я вела не затем, чтобы высказать свои воззрения, а затем, чтоб растревожить вашу совесть. Я знаю не хуже отца, что в наши безбожные, дикие дни весь жизненный уклад нашего народа – да и всех христианских