Заоблачный Царьград. Владимир Ераносян
поведал бы ему о размерах взятой в Полюдье с древлян дани, чем вызвал бы гнев регента на твою голову… – негромко, но глядя прямо в глаза варягу, прошипел Мал. И добавил, выдержав паузу: – Да, я тебя ненавижу, а ты нас презираешь. Что может быть хуже презрения, когда тебя пользуют, словно раба, не замечая чувств и боли… Когда от тебя ждут безропотного подчинения и не воспринимают за равного по силе. Когда тебя не боятся…
– А чего вас бояться? – подначивал воевода. – Это Олег вас боится, раз признал ваших деревянных идолов, которых стоило пустить на дрова для погребения мертвых.
– Он, как и ты, не боится нас, – задумчиво изрек Мал, – просто он хитрее тебя, и он строит империю, подобно хазарам и ромеям. Ему претит нажива без смысла, теперь он хочет величия и единовластия. Поклонения себе, словно богам. Он не чтит наших идолов, а не отверг их только потому, что решил говорить с нашим вольным народом устами жрецов. А чего хочешь ты?
– Я готов избавить тебя от дани за одну услугу. Для этого ты здесь и мы говорим на равных. Ты ведь этого хотел? – усмехнулся Свенельд.
– Я слушаю тебя… – удивился Мал. Из сделки с врагом всегда можно извлечь пользу, если дело касается другого врага…
Правитель Коростеня, жестокий Мал, не умел улыбаться. Так говорили в народе. Его боялись. А после того как Мал вошел в капище и заколол жрецов Перуна только за то, что они возблагодарили богов за вразумление чужеземцев, принявших веру их предков, Мал возложил на себя и духовную власть.
Весенние игрища, когда женихи умыкают невест, теперь начались по его велению. Девушки плели венки, напевая песни о русалках, и бросали их в приток Днепра, прося водяного доставить их к суженым и приговаривая:
– Сжалься, водяной, не топи веночек мой! Отнеси по реке милому, мимо водоворота и полыньи, от омута убереги. Не злись, не кручинься, девичью любовь не топи…
Юноши ловили цветочные ободки у берега и бежали к девицам, предварительно сговорившись с красавицами. Костры уже горели. Мед варился. Игрища у костров и шалашей из ивовых прутьев и камыша сулили веселые хороводы допоздна и нежность бархатной весенней ночи.
Один венок из душистых фиалок и васильков с алой ленточкой, продетой в берестяной обруч, предназначался не кому-нибудь, а самому Малу. Нет, Мал не ждал невесту. Этот венок сплела его дочь, первая красавица Коростеня.
Любой, кто выловил бы этот венок, должен был доставить его вождю племени. Никто не знал, что ожидает гонца. Беда или счастье, смерть или награда…
Тот, кто станет зятем Мала, претендовал на частицу его могущества и богатств, а значит, должен был быть готовым ко всему.
Мал ждал вестника на пеньке у дуба со своими телохранителями.
Юноша, что принес венок, был незнатного рода, но был пригож собой и слыл хорошим охотником.
– Ты сговорился с моей дочерью? Ты люб ей? – спросил Мал, приняв выловленный венок из полевых цветов, который он не мог не узнать. Он ведь сам попросил дочь вдеть в него алую