Золото Хравна. Мария Пастернак

      Сверху глинобитного пола Йорейд стелила свежее сено. Лесная поляна, что летом цвела разнотравьем вокруг ее дома, зимой превращалась в толстый ковер, покрывавший пол. Высохшие цветы источали аромат еще более тонкий, чем тот, что имели при жизни.

      Вильгельмине всегда казалось, что в одном из своих старых плетеных сундуков Йорейд не хранит вещи, но держит там весну и лето. Пройдет зима, крышки сундуков распахнутся, и весна, а за ней и лето выйдут на свободу во всей красе. Трава и цветы вернутся на свои места. Снег растает, впитается в землю, станет частью трясины, ручьями, рекой, озером, теплым летним дождем.

      Большой очаг посередине горницы сложен был из нескольких плоских камней. Здесь Йорейд варила в котле каши и похлебки, пекла лепешки на железном противне, здесь готовила свои целебные отвары. Торлейв и Вильгельмина сели на низкие скамьи друг против друга, чтобы пламя очага согревало их своим ясным жаром, и вытянули ноги к огню.

      На столе тут же оказались две большие деревянные тарелки, мед, молоко, творог, сыр и гора лепешек, которые Йорейд положила прямо на выскобленную дочиста столешницу. Торлейв с детства привык соблюдать строгий пост в эти дни: так было принято в семье Хольгера Халльсвейна. Но теперь он подумал, что своим отказом обидит старуху, и это будет худшим грехом, чем есть постом белую еду.

      Йорейд попросила его прочесть молитву. Глядя на темное распятие на стене, Торлейв проговорил «Pater noster» и «Benedic Domine»[63] и благословил трапезу.

      Вино, разбавленное горячим отваром из трав, меда и дикой земляники, щекотало ноздри своим терпким запахом – так поздней осенью пахнут увядающие сады. Вильгельмина пила крошечными глотками; кружка согревала ее замерзшие руки.

      Когда гости насытились, Йорейд спросила:

      – Ну, что скажете?

      – Страшная смерть постигла Сварта и Клюппа, – ответил Торлейв. – Никак не могу примириться с этим.

      – Никто не знает, какая гибель ждет его, – вздохнула старуха. – А знал бы – не мог бы спать спокойно. Господь в милости Своей награждает неведением, а жизнь того, кто ведает, полна горечи. Однако, сын Хольгера, вижу я, что лежит у тебя еще что-то на сердце.

      Торлейв помедлил, потом произнес:

      – Скажите, тетушка Йорейд, что вы думаете о варгах?

      Йорейд чуть откинулась назад. Взгляд ее был полон пронзительного внимания и длился так долго, что Торлейву показалось, будто старуха читает его мысли. Дрожь пробежала меж его лопаток по спине и в горле пересохло, но он не отвел глаз.