Шеломянь. Олег Аксеничев
раздражало стремление мальчика умом дойти до написанного в Евангелиях. «Кто доказал, что это правда?» – любил повторять княжич, разбирая строчки толстого пергаменного кодекса. Антоний шипел от гнева, вытаскивал с полки книги и по одной тыкал под нос юному Игорю. «Вот одно Евангелие – от Марка. А вот другое – от Матфея. Это – от Луки. Иоанново творение не забудь! Четыре человека, плохо знакомые друг с другом, описали одни и те же события. Это ли не доказательство их истинности?!» Тогда, в детстве, он еще верил Антонию, пока после смерти отца епископ не предал и не помог выгнать мать вместе с маленьким Игорем прочь из Чернигова.
Наличие четырех свидетелей говорило об истинности происходившего – такова логика христианской церкви. Но историй про русалок десятки, если не сотни – так отчего же и им не быть правдивыми, хоть в какой-то мере?
Берегиня приблизилась к Садко. Русалочий хоровод замедлил свое движение и наконец остановился так, что девушки образовали вокруг новгородца своеобразный забор. Садко заметался внутри круга из обнаженных девичьих тел, попытался проскользнуть между ними, но со стороны казалось, что невидимая натянутая сеть отбросила его обратно в центр хоровода.
– Ты кому кровавую жертву приносить вздумал? – Голос берегини был тих и печален. – Весенней земле вода нужна, а не кровь.
– Пропади, нечисть, – хрипло сказал Садко. – На мне крест, не боюсь тебя!
Садко сотворил крестное знамение, русалки со смехом повторили его жест. Русалочий смех был мелодичным и нежным, и в душе Игоря опять проснулось плотское томление. Смех слышался и с той стороны, где стоял Кончак.
Вернее, уже не стоял. Приставшая к нему русалка успела затянуть его в танец, по-прежнему безмолвный, но для половецкого хана наполненный музыкой и чувственностью. Губы Кончака и русалки беззвучно шевелились, то ли в песне, то ли в разговоре – неведомо. Миронег смотрел на танец неодобрительно, но спокойно, из чего Игорь сделал вывод, что опасности в этом нет.
– Николе храм поставил, – рыдал Садко. – Калиту развяжу, еще на храм хватит. Спустится ангел Господень и мечом огненным истребит всю нечисть…
Садко сорвал с шеи шнурок с крестом-энколпионом, внутри которого хранились чудотворные мощи, совал крест в лицо русалкам. Обнаженные девушки пальчиками гладили крест, стараясь промахнуться и задеть ладонью или телом самого новгородца.
Тогда с новгородским гостем произошла разительная перемена. Так и не защитивший крест был отброшен в сторону, и Садко, раскинув в стороны руки, насколько позволяла русалочья стена, завопил:
– Ярило! Ярило! Я верно служил тебе! Помоги, Ярило! Помоги!
У прибрежного ивняка зашевелилась земля, и из-под рвущихся корней выбралась разлагающаяся тварь, с которой на глазах ссыпалась гниющая плоть и могильные черви.
Миронег попятился, инстинктивно закрывая собой князя Игоря. Но берегиня осталась невозмутима.
– Весна умерла, купец, – грустно сказала она. – Ты выбрал не того покровителя.
Облака