Рыжая Фрея. История теорий дождя. Константин Зарубин
люди назвали её Фрея, лежала на траве рядом с матерью.
Мы подошли совсем близко. Мы приготовились ждать. Сначала жеребёнок не отличал нас от остального мира. Мы были ещё одной гроздью пятен. Ещё одной цепью невнятных звуков. Ещё одним запахом среди тысячи запахов весенней долины.
Но долго ждать не пришлось. Небо по-прежнему догорало над ледником, когда стало ясно, что мы надеялись не зря. Глаза новорождённой замирали, наткнувшись на нас. Её уши шевелились, когда мы говорили друг с другом. Её ноздри снова и снова целились в нашу сторону, пытливо втягивая воздух.
Мы простояли возле рыжего жеребёнка с белой проточиной всю ночь. Мы смотрели, как лошадь-мать ласкает горячим носом и кормит горячим молоком самое зрячее существо на Земле. В ту ночь мы ещё не могли посмотреть на себя глазами Фреи. Нам предстояло возвращаться, учиться и снова ждать, но теперь, когда лошадка уже родилась, ждать оставалось совсем недолго. Всего два-три земных года, коротких и призрачных, как детство, которое кончилось.
Так уже было прежде. Семь раз у Скагафьорда появлялась на свет зрячая лошадь. Семь раз мы учились смотреть на себя её глазами. Семь раз мы беспечно нарушали правила, и это сходило нам с рук. Наша осторожность притупилась. Мы начали забывать, что нельзя ничему научиться, не изменившись. А тому, кто меняется, однажды придётся страдать.
Мы знаем этот сюжет
– Но я не понимаю, – не выдержала я. – Разве скрытый народ… Разве вы сами не видите друг друга?
– Взгляни на свои руки, – ответила моя ноша. – Видишь малиновые пятна вокруг костяшек? А тёмные веточки вен – видишь их? А движения – смотри, какие слитные движения. И кожа – сплошная, гладкая.
– Вижу… – про себя я отметила, что на безымянном пальце левой руки есть ещё и рваная царапина с подсыхающей кровью.
– Это рассказ.
– Рассказ?..
– Видеть мир – значит рассказывать его. Краски, движения, отдельные предметы с чёткими краями – это слова. Все твои ощущения – это слова языка, на котором твой мозг рассказывает себе реальность. Вспомни, как ты обходишься с жизнью у себя в книгах. Ты выдёргиваешь аккуратные сюжеты из бессюжетного хаоса. Ты опускаешь миллионы подробностей. Ты никогда не пишешь о том, для чего не находишь описания.
– Но ведь слова моего языка – это случайность. Я могла бы писать другими словами. Китайскими… Арабскими…
– Твои ощущения – такая же случайность. Ты могла бы видеть магнитное поле. Слышать очертания предметов. Чувствовать их вес, не прикасаясь к ним. Даже здесь, на одной крошечной Земле, живые существа рассказывают себе мир по-разному. У каждой твари свои слова. Свои сюжеты. Свои миллионы опущенных подробностей.
– Значит, вы не рассказываете… – наконец поняла я. – Вы… – несколько мгновений я подыскивала уместный глагол, – вы воспринимаете реальность… напрямик? Целиком? Без… упрощений? Без промежуточных