Записки падающего. Игорь Смирнов
надо восстанавливать».
«Ваш машзал?» – отец нахмурился.
«Не-е, – я мотнул головой, – не наш…»
Начал объяснять, какой, даже входя в подробности, но как-то быстро выдохся и остановился, даже посмотрел, устало, в его недоверчивые глаза.
Это была правда. Почти правда. Машзал в самом деле сгорел. Только вот я… Да, мастер уж было назначил послать меня от участка в сводную бригаду, но – потом одумался. А мне, мне это всё равно как-то помогло сейчас… соврать по всем канонам реализма.
Если отец вдруг надумает соратникам своим позвонить (работаем мы в одном цехе, даже в службе одной – только разные участки: сам же и привёл), то они, конечно, подтвердят: да, сгорел, да, восстанавливают… Или встретит кого-нибудь завтра – вечно попадаются ему… А про меня только мой мастер знает наверняка – ремонт круглосуточный, народу согнана тьма, даже с других цехов. Но с мастером моим отец как раз и не накоротке – со всем цехом вась-вась, а тут – в порядке исключения, что ли.
«Ну и как теперь будем картошку копать? – возмущалась мать тем временем. – Ну, а пойдут дожди…»
«Ладно… ладно… Выключи… выключи радио, – оборвал её отец. – Сами… выкопаем сами».
Он поверил, подумал я. Считает, что я наконец-то взялся за ум, что у меня опять какая-то перспектива есть (может быть, даже пойду по стопам старшего братца – начальника – которого они вечно ставят мне в пример!), ведь пустых-то людей в дело не берут…
А через месяц – полмесяца! – выйдет из отпуска, поймает мастера моего где-нибудь в пролёте: «Марка-то моего загружаешь!» – а тот сделает восьмигранные глаза…
«Ну как там, на даче-то?» – квёло поинтересовался я, табуретку подтащил к себе, опустился – страсть как устал.
Мама кинулась новости перечислять, как будто лишь этого и ждала: «Ты знаешь, у Фотиевых тина такая высокая наросла, копнули, а на крайней грядке, которая у леса, картошки-то уже нет…» – а отец, выдув без передыха подряд два стакана водопроводной воды, потопал на выход, отводить машину в гараж. Меня к этому делу он когда-то пытался приучить, пока я не свернул бампер в воротах, и с тех пор с собой не берёт, без настоящей нужды: мешок в кессон спустить или, наоборот, поднять что-нибудь, опрокинуть на бок прицеп. А мне как-то не по себе, когда он там один, особенно в малолюдное время. Это после того известного случая, когда чувырло какой-то не то майора, не то полковника убил, чтоб на «восьмёре» его покататься; километров десять проехал да и бросил.
Отец ушёл, а мы с мамой остались готовить ужин.
«Что мне-то делать?» – хмуро спросил я. Мама как раз встала на колени перед столом-тумбой, створки распахнула, голову – внутрь и бормочет что-то оттуда – есть у неё такая привычка: под нос себе бормотать.
«Что? – она высунулась из-за дверцы, улыбнулась мне. – Как ты хоть жил-то здесь один? – И вдруг тут же нырнула обратно. – Фьють! А спагетти-то и нет! Съел, что ли? Ты что, всё на макароны нажимал?.. Надо