Крио. Марина Москвина
профессор. – Фантастика – это когда Галилей додумался, что люди, заключенные внутрь корабля, который с одной скоростью скользит по гладкой воде, никогда не догадаются о том, что они внутри корабля, который скользит по гладкой воде. Вы будете смеяться, но вся современная физика возникла из этого. Фантастика – это когда Фарадей и Максвелл догадались до радиоволн, а Герц их нашел. Фантастика – это таблица Менделеева. Фантастика – это когда Планк, Эйнштейн и Бор поняли, что для того, чтоб вы видели свет, электроны должны летать вокруг протонов в атомных ядрах…”
И заключил этот спор сентенцией:
“Замечательная проза, – написал он, словно высекая свою мысль на мраморе, – велика не «изобретением» какой-нибудь адской машинки или волшебных лучей с чудесными свойствами, – но тем, что автор постиг что-то важное в человеке: миф о царе Мидасе – не об утерянной технологии превращения чего угодно в золото путем прикосновения. Точно так же, как и «Шагреневая кожа» Оноре де Бальзака – не об уникальных свойствах некоторой разновидности кожи. Так что подпорки в виде квантовой механики (или любой другой «официально признанной» теории) хорошей книжке просто не нужны: она не об этом.
…Разве нет?
– Ну хватит с меня, – возмутилась Стеша. – Каждый гаврик мне будет нотации читать!
Она извлекла из шкафа свой бархатный бордовый альбом, выудила оттуда старую фотографию, пошла – сделала копию и отправила Курдюкову.
На снимке она лет шести, с улыбкой во весь рот, совершенно беззубая, стоит у фонтана среди пальм. С одной стороны у нее Макар с бамбуковой тростью в белой войлочной шляпе. А справа – в парусиновых штанах и просторной рубахе, стриженный под ноль – тоже Макар, но только без шляпы. И подпись:
“Не живи уныло – цени все, что было!
Папка.
6.06.1929 г. Пятигорск”
Послала и ждет насмешливое: “Подделка”.
Месяц профессор безмолвствовал. Наконец пришел ответ:
“Спасибо… и Вам – доброго!
Док. физ. – мат. наук, проф. И.Н.К.”
Весь пронизанный субботним ярким солнцем, от макушек платанов до крапивы у забора семейства Фили, Витебск раскинулся на холмах в летней послеполуденной дреме. По теплой Двине, разломившей пополам город, фланировали пароходы, мерно стуча по ее летейским водам огромными колесами-лопастями, заходя в извилистые притоки Лучёсу и Витьбу – с высокими, заросшими ивами берегами, радуя расслабленных пассажиров живописными картинами.
Золоченой рамой город окружал Смоленскую базарную площадь, испускавшую на три версты вокруг соблазнительные и сокрушительные грибные, чесночные, лавровые, рыбные, пряные, ядреные запахи. Лавки с красными занавесками открыты для рыночной публики, перед распахнутыми дверьми на табуретках восседали необъятные мастерицы и проворно вязали чулки из овечьей шерсти. Тут же – сита с ягодами, хлебами, лепешками и коржами, пирамиды горшков и кастрюль, скобяная утварь, корыта яблок. По рыночным рядам бродили козы,