Обыкновенная семейная сцена. Максим Юрьевич Шелехов
больную головоньку, – и как только меня угораздило:
–И что же ты, голубушка моя ненаглядная, у Галюськи-то все добро это приняла? – решил убедиться, и зачем только? И надо было оно мне, да пропало бы оно все пропадом! Тут-то на меня и полилась из уст ее всякая всячина.
–Приняла? – освирепело, она у меня переспрашивает. – И у тебя язык поворачивается? – брызжет слюной, беспутником, насмешником, губителем своим меня называет. – Все приняла! – утверждает желчно, – чтоб знал ты паразит обрюзглый, – обзывается, – до чего супруга твоя дошла, как по милости твоей опустилась, в какие впала крайности, – и проч. и проч., стоит ли перечислять все тогдашние укоры ее и ругательства, что метеоритным дождем сыпались на мою несчастную, и так раненько облысевшую макушечку. Эх, – весело вздыхает Пряников, и отчего-то вдруг прерывает сказку. Теперь он вновь топчется на месте, склонив голову набок, и все как-то пригибается. В таком причудливом положении, так, исподлобья, накось, ему как будто удобнее в лица присутствующих вглядываться; и большею частью на женщинах почему-то заостряет он свое такое особенное внимание.
–А ведь не одним же только паразитом в глазах дражайшей моей мне бывать выпадало, – наконец, роняет он с улыбочкой, продолжая скользить по лицам слушательниц своим плутоватым, но все же таки с добродушной хитрецой взглядом. Здесь стоит присовокупить, что никогда нельзя разглядеть в Дмитрии Сергеевиче злодея, всегда он для стороннего глаза представляется этаким гуттаперчевым добряком, такого себе врожденно шутовского репертуара, – и это справедливое впечатление, будьте уверены, так и есть, здесь на лицо, говоря языком г. Достоевского, всевместимость чудачества. Но в том-то и дело, и кто с этим незлобивым чудаком знаком, кто оказывался с этим неудержимым беспросветным болтуном в одной компании, тому, конечно же, уже приходилось быть фраппированным его умопомрачительным, порою бесконечно глупым и всегда неуместным «художеством», и тот подсознательно впоследствии даже ожидает от Дмитрия Сергеевича чего-то экстраординарного. Так вот, и что ощущает Данил (само собой чувствуем и мы с вами), за столом сейчас нависло как раз это ожидание, ожидание чего-то эксцентричного, беспримерного, из ряда вон выходящего. Руководимый нехорошим предчувствием Данил делает еще несколько шагов вперед, почти вплотную приближаясь к беседке, но попадает в тень виноградника и потому пока не привлекает к своей персоне ничьего внимания. Даже и Марина Александровна, похоже, как будто забыла о нем. Все взоры устремлены на Пряникова, который, тем временем, безоглядно фанфароня и весьма довольствуясь собой, продолжает свою «правдивую» и уже порядком затянувшуюся сказку.
–Да, не одним только паразитом, – повторяет он, – не только лишь бесстыдником, насмешником, губителем в глазах своей язвочки мне бывать приходилось. А прошел один только месяцок, и что? И возвращается гюрза моя с гостей от Щепочкиной Гали совсем ручная. Да, да, вам не послышалось, –