Между ангелом и волком. Дарья Вильке
оно может невзначай отвалиться. Ухо теперь горит жаром ста печей, оно жарче, чем воздух в кузнице у Молодого Кляйна, – сейчас и директор еще добавит».
У дверей директорского кабинета капеллан отбрасывает руку Вольфи, словно это ядовитая жаба, про которую рассказывал вчера на перемене Гарри, который Гаральд.
– Не двигайся с места! – громким шепотом велит он и смотрит из-под кустистых бровей так, что Вольфи кажется – ноги его примерзли к дощатому полу.
Время тянется нестерпимо медленно – можно считать снежинки, падающие беззвучно за окном. Или угадывать, что творится на улице: вот, наверное, прошел мимо школы дядя Вильфрид, насвистывая в холеные пушистые усы – он работает в городской управе и обедать ходит домой. Вот вышел из кузницы Молодой Кляйн – посмотрел на падающий снег, поцокал языком и пошел обратно. А вот злющая жена мясника Родла, похожая на сушеную гусеницу, отправилась со своей капризной дочкой по магазинам, она всегда так делает, стоит мяснику уехать ненадолго по делам.
Это все придумывает себе Вольфи, потому что к окну не подойти – капеллан же велел не двигаться.
– Рука сорвалась, – доносится из-за директорской двери.
Потом она распахивается, и капеллан, все еще пунцовый, не глядя на Вольфи, уходит, меряя коридор огромными шагами, и черная сутана полощется сзади пиратским флагом.
– Ай-ай-ай, – добродушно улыбается Господин Директор. Вообще-то его фамилия Хансриглер, но от уважения все говорят только «Господин Директор». Он сидит за большим дубовым столом, в котором отражается его безупречный, снежно-белый воротничок и кокетливая бабочка. – Что же вы так мучаете душку-капеллана? Что он так срывается?
Это сущая правда. Капеллана Кройца в классе не любят. А у того, кого невзлюбили мальчишки Городка Ц., жизнь не сахар, и даже «оздоровительная оплеуха», как говорят про такие взрослые в Городке, не поможет.
В самую первую неделю сентября капеллану насыпали на стул гвоздей. Потом испачкали стол чернилами. А после Дня Всех Святых Вольфи положил в Библию капеллана здоровенного засушенного кузнечика – с лета берег.
Но сейчас-то, сейчас никто его злить не хотел!
– У тебя же дед был цер-ков-но-служи-телем, Энгельке! Ладно, иди, – Господин Директор махнул пухлой ручкой в сторону двери, – и больше не шали!
Если произнести полное название Городка Ц., то кажется, что ты откусил добрый кусок сырной головы: с огромными дырками и слезой, вкуса такого масляного и острого, что сразу щемит под языком справа. А если скользить в ботинках на толстой подошве по его заснеженным дорогам зимним днем, после школы, то кажется, что скользишь по свежему маслу и Городок Ц. улицами летит под ногами: Большой улицей, от шоссе к кладбищу, Новой улицей, пересекающей Большую, рисующей вместе с ней огромный крест, вокруг которого и лепится Городок. На перекрестке, там, где они сходятся – Церковная площадь со старой готической церковью. Тут Вольфи в свободное время служит министрантом. Так захотела мама – а как хочет мама, так