Снег, газ и стальные трубы. Анатолий Марченко-Калашников
положила ему голову на колени и моментально уснула.
«Вот тебе на, – подумал Виталий. – И что прикажете с вами делать? Транспорт только часа через четыре пойдет, а на улице довольно прохладно. Простудится ведь. Нужно будить».
Москва в те времена в поздние часы как будто вымирала. На улицах не было ни людей, ни машин.
Виталий посмотрел Нинке в лицо. В слабом свете фонаря ее лицо казалось прекрасным. Да что там, Нинка в самом деле была красавицей. Интересно, почему он ее раньше не замечал, ведь на одном же курсе учились? Хотя как не замечал? Замечал, конечно, такую попробуй не заметить: она резко выделялась своей красотой среди всех девчонок курса. Только вокруг нее вечно крутились какие-то парни, звучали какие-то глупые шуточки, идиотский смех, и Нинка производила впечатление легкомысленной девицы. А такие женщины для Виталия просто не существовали. Не тот у него был характер, чтобы увлечься вертихвосткой.
А вот сейчас она с выражением детской беззащитности на красивом лице тихо спит у него на коленях. Странные вещи происходят в жизни.
Виталий, стараясь не разбудить Нинку, осторожно снял пиджак и укутал ее как мог. Пусть немного поспит. Вымоталась девчонка, он считал себя сильным парнем и то немного устал, а каково ей?
Так он просидел почти час, пока не почувствовал, что ночная прохлада начинает его донимать. Нинку, конечно, его тонкий пиджак тоже не спасет. Нужно будить.
Он осторожно потрогал Нинку за плечо:
– Вставайте, принцесса. Нас ждет дорога дальняя.
Нинка сладко потянулась, потом, не открывая глаз, подняла руку и обняла Виталия за шею. Она открыла глаза, какое-то время смотрела ему в лицо и убрала руку.
– Виталий, это ты? – произнесла она.
– А ты меня за маму приняла? – усмехнулся Виталий.
Лицо Нинки неожиданно стало серьезным.
– Не поверишь, но ты прав. Мне снилось, что я сплю у мамы на коленях. И так мне было спокойно, тепло и хорошо, как в детстве. Виталя, знаешь, ты, наверное, очень хороший, добрый и сильный человек. От тебя так и веет каким-то глубоким, душевным теплом.
Виталий озадаченно молчал, не зная от неожиданности, что отвечать. Когда ему в последний раз говорили такие проникновенные слова? Кажется, вообще никогда.
– Нинель, – несколько смутившись, произнес он, – пошли. Скоро утро, станет очень уж прохладно, да еще и роса выпадет. Простудишься ведь.
– А я сейчас согреюсь, – озорно сказала Нинка, вскочила с лавочки и принялась танцевать. – Давай помогай. – Она схватила Виталия за руку.
Но у Виталия не было желания танцевать.
– Тогда я потанцую с Михаилом Юрьевичем.
– С каким еще Михаилом Юрьевичем? – не понял Виталий.
– С Лермонтовым, балда, – рассмеялась Нинка и стала кружиться вокруг памятника.
Но и Михаил Юрьевич, хоть и был гусаром, не изъявил желания танцевать. Он даже не пошевелился на своем постаменте, а стоял и смотрел куда-то вдаль. И мысли его, наверное, были о Кавказе, о царице Тамаре, о Демоне, на худой конец о Мцыри, но никак не о танцующей внизу Нинке.
– Какие-то