У подножия вулкана. Малькольм Лаури
изваяниями: все они разом смолкли и смотрели на него с любопытством, только бармен хотел было на него прикрикнуть, но опять впал в равнодушие, когда мсье Ляруэль положил в пепельницу корчащийся комок, который обрел причудливую форму; извиваясь, он стал похож на пылающий замок, рухнул, превратился в суетливый улей, и над ним, словно красные пчелки, взроились искры, а еще выше, в тоненькой струйке дыма, воспарили редкие хлопья пепла, и вот уже осталась лишь мертвая шелуха, шелестящая едва слышно…
Где-то вдали отрывисто прозвенел колокол: «Dolente… dolore!»[57]
Над городом в темной грозовой ночи крутилось вспять сверкающее колесо.
– …Тело будет доставлено экспрессом!
Бодрый, жизнерадостный голос, мгновение назад обронивший странные эти слова за окном бара при отеле «Белья виста», так что они, словно упругие мячики, раскатились по площади, показался, хотя говорившего не было видно, несомненно, и мучительно знакомым, как и весь огромный отель с его балконами, где в ящиках росли цветы.
– Но почему, Фернандо, почему вы думаете, что тело будет доставлено именно экспрессом?
Шофер такси, мексиканец, тоже знакомый, который только что подхватил ее чемоданы – на крошечном аэродроме в Куаунауаке такси не оказалось, там был лишь громоздкий автофургон, в котором ее чуть не насильно привезли к подъезду «Белья виста», – снова поставил их на тротуар, словно желая ее заверить: я-то знаю, что вам здесь нужно, но, кроме меня, вас никто не узнал, а уж я-то вас не выдам.
– Si, señora[58], – сказал он смеясь. – Señora… El cónsul[59]. – Он вздохнул и как бы с восхищением склонил голову у окна бара. – ¡Qué hombre![60]
– …а с другой стороны, Фернандо, почему бы и нет? Почему бы, собственно, не доставить тело экспрессом?
– Absolutamente necesario[61].
– …жалкий сброд, шайка вонючих фермеров из штата Аларастакеебама!
Но это был уже другой голос. Видимо, в бар, открытый по случаю праздника всю ночь, набилось полно людей. Сгорая со стыда, онемев от мучительной тоски и волнения, чувствуя, что ей ужасно не хочется входить в людный бар, но не хочется также посылать вместо себя шофера, Ивонна, до того опьяненная ветром, и морским воздухом, и дальним плаванием, что ей все еще чудилось, будто она в пути и пароход входит в гавань Акапулько среди целого урагана гигантских, изумительно красивых бабочек, которые вчера вечером стремительно неслись с берега навстречу «Пенсильвании» – тогда ей показалось, словно фонтаны многоцветных бумажек били из иллюминаторов кают-компании, – окинула растерянным взглядом площадь, безмятежно спокойную вопреки этой буре, этому вихрю бабочек, все мятущихся над головой, летящих мимо массивных открытых иллюминаторов вдаль, за корму, их площадь, которая сейчас, в семь утра, пустынна, залита ранним солнцем, безмолвствует, но уже настораживается в чутком полусне, готовая пробудиться – карусели и чертово
«Скорбящий… скорбь!» (итал.) Слова из надписи над вратами ада в «Божественной комедии» Данте.
Да, сеньора (
Сеньора… консул (
Какой человек! (
Совершенно необходимо (