Патриарх Никон. Том 2. Михаил Филиппов
да в чем же вина Никона?
XII
Женихи царевен
Января 5-го, 1660 года, во дворце праздновался торжественно день рождения царевны Татьяны Михайловны: ей исполнилось двадцать четыре года.
Двор не имел в те времена того веселого и европейского вида, какой он носил при предшествовавших царствованиях.
Бахари, гусельники, органисты, домрачеи, шуты, карлы, арапы исчезли, и их заменили калики перехожие, монахи и монашенки, странники и странницы.
Вместо прежних песен и пляски, слышались духовные концерты, духовные хоры, духовные песни об аде и тому подобное, или же рассказывались легенды: о посаднике новгородском Шиле, о муромском князе Петре и супруге его Февронии, о Марфе и Марии, об Ульяне, о половчине, о рабе, о двух сапожниках, об иноке, об умерщвленном младенце, об оживленной курице, о вдове целомудренной, и множество повествовалось других дошедших и не дошедших к нам былин и легенд.
Сами же калики и странники помещались в бывшей прежней Потешной палате, а когда перестроился царский терем, они сначала помещались внизу, а потом богадельня явилась невдалеке от дворца в виде особой пристройки.
Праздник царевны прошел поэтому тоже в молитве в церкви и потом в слушании духовных хоров и песен, и тем тяжелее был он для царевны, что любимый ее святитель, Никон, отсутствовал и был в опале.
Вздумала она было при посещении терема царем заикнуться о Никоне, но тот с несвойственным ему неудовольствием отвечал:
– Уж мне Никон сидит здесь… Только и слышишь со всех сторон каждый час: вот кабы Никон, то давно был бы мир с Польшею; а иные бают: кабы не Никон, да со своими затеями, да широким стоянием, был бы давно мир… И разбери их.
– А вести какие от князя Юрия Долгорукого из Вильны? – спросила царевна, чтобы замять разговор.
– Послушался он князя Одоевского и выступил оттуда, а гетман Гонсевский… вообрази, что он в бегстве, и напал на него… А князь Юрий разбил его, да полонил и самого гетмана… да кабы Одоевский и Плещеев не со своим местничеством против Долгорукого: не пойдем-де к младшему на подмогу, то и гетман Сапега был бы в плену… Выдал я их головой Долгорукому… Получил я гонца да разругал князя Юрия: зачем-де Вильну покинул… Да ляхи баламутят, все обещаются избрать меня в короли, а я им будто бы верю… А нам бы со свейцами мир учинить; там Польшу заставим отдать нам Белую Русь, да закрепить надоть за нами Малую Русь… вот видишь ли, сестрица, теперь, после победы князя Юрия да полонения гетмана Гонсевского, ляхи позатихли… Да и свейцы затихли, мор передушил их, да и Ян Казимир отдал им ливонские города, – так с ними-де мы в перемирии… Теперь нужно справиться с гетманом малороссийским Выговским: изменил он нам, а Ромодановский с Шереметьевым в осаде – передался он, вишь, ляхам и союз учинил с татарами. Мы и снарядим рати наши, да с князем Трубецким пошлем их на хохлов.
– Дай Господь Бог тебе победу, – перекрестилась царевна. – А войска, кажись, много в Москве?
– Еще бы, – с гордостью сказал царь. – Ратники мои бравые: драгуны, рейтары, пушкари