Господин Великий Новгород. Державный Плотник (сборник). Даниил Лукич Мордовцев
о песне хотел бы говорить, да не смеет… «Эх, зазнобила сердечушко!..»
– А вить наши новугороцки рати осилят Москву.
– Про то Богу видомо, Петра.
– А обидно таково.
– Что обидно?
– И я собирался вить на рать, да мать не пустила… А чешутся руки на Москву кособрюхую!
– Молод ты еще.
– Како молод!
Опять помолчали. Парень выбивался из сил, видимо изнемогал.
– Дай, Петра, я погребу.
– Что ты! На кой?
– Ты ослаб, а еще далеко… Садись к правилу.
– Где тоби!.. Твоя сила – дивичья, не мужичья.
– Я обыкла грести – у меня силища в руках.
– Ну, болого, будь по твоему хоченью.
Девушка оставила руль, встала и направилась к веслам. Парень и любовно, и несмело глядел на нее. Но девушка разом остановилась как вкопанная, уставив испуганные глаза на далекий горизонт, из-за которого выползали не то темные облака, не то клубы дыма. Они слишком скоро изменяли положение и форму и слишком явственно волновались, чтоб их можно было принять за облака. Казалось, кто поддувал их снизу и они рвались к небу и как будто таяли, расползаясь по сторонам.
– Ох господи!.. Что тамотка, Петра!
– Что?.. Что узрила, ладушка?
– Ни оболоки, ни дым… Как живые по небу мятутся.
Парень встал, повернулся лицом вперед и долго смотрел на волнующиеся клубы дыма.
– Горит там что, Петра?.. Пожар?
– Може, пожар, а може, леса горят – не впервой.
– Ох, не леса – жилье горит… То люди, то Москва огни распустила…
– А може, и Москва… Она, проклятая, что твой татарин…
– Так мы опоздали?.. Господи! Помилуй!
– Для че опоздали!.. Нагоним живой рукой…
– Ох, не нагоним, соколик!
Девушка быстро схватила в руки весла, метнула их в воду, налегла раз, два, три – и лодка затряслась и запрыгала под сильными взмахами весел. Откуда взялась сила в молодом существе, которое за минуту казалось таким тихеньким и слабым…
– Ишь ты… ай да ну!.. Ай да дюжая! – любовался и недоумевал парень.
Лодка неслась быстро, а еще быстрее летела северная весенняя ночь – ночь Ярилы. Восточная половина неба становилась все яснее и яснее, и тем отчетливее двигались по небу, как живые, клубы дыма, верхние слои которых уже начинали принимать бледно-алые оттенки.
Вот-вот настанет утро, выглянет солнышко, и будет уже поздно…
Девушка еще сильнее налегла на весла.
– Ну и дюжа же… Эх, чтоб тебя!
По небу, через озеро, летели какие-то черные птицы. Они, видимо, летели туда, где клубились и восходили к небу облака дыма.
Птицы обгоняли лодку…
– То воронье, чаю?
– Воронье… ишь, взапуски, умная птица…
– А для чево? Что им там?
– К солнушку. Они вот так-ту всягды… На солнушко.
– Что ты, Петра! Это не к добру. Они мертвеца чуют… корм…
Девушка задрожала. Она не чувствовала рук – точно одеревенели они… По озеру прошла рябь, что-то пахнуло в лицо… Ильмень то там, то тут становился точно чешуйчатым.
– Утренник