Господин Великий Новгород. Державный Плотник (сборник). Даниил Лукич Мордовцев
клювом разбудил раненого и ошеломленного ударами богатыря.
– Новгород! Новгород! – каркала испуганная птица, не зная теперь, на какой труп опуститься…
Глава IX
Какие вести принес ворон
В тот день, когда на берегу Ильменя, недалеко от Коростыня, происходила битва новгородцев с москвичами, вечевой звонарь, кривой Корнил, сидел на своей колокольне и, опершись на оконные перила, рассеянно смотрел своим одним глазом то на город, против обыкновения тихий и почти безлюдный, то на Волхов, по которому кое-где скользили рыбацкие лодки, тоже как бы опустевшие, то туда, в туманную даль, к Ильменю, где вчера скрылись из виду новгородские насады с воинством и откуда шли потом заплаканные бабы и дети, провожавшие своих мужей и братьев. Теперь – у ворот и под окнами домов, либо на мосту – сходились иногда бабы, о чем-то тихо беседовали, качали головами и показывали туда, к Ильменю, куда часто обращался и одинокий глаз звонаря.
Вон прошел Тихик блаженненький, ощупывая своим крестатым костылем дорогу и тихо с собою разговаривая…
Прошел посадник в сопровождении тысяцкого и старосты Неревского конца, взглянул на солнце, которое уже клонилось к западу, поправил на груди свою золотую гривну, что-то сказал тысяцкому и тоже как-то раздумчиво покачал головой.
Точно вымер Новгород. Давно так не было в нем тихо и суморочно. Звонарь перенес свой взгляд на вечевой колокол…
– Что, колоколушко, скучаешь, родной? – заговорил он ласково. – Ниту твоих дитушек – новогородцев? Далече, далече уплыли…
Он приподнялся на подставку и стал вытирать рукавом края колокола.
– Запылился, батюшко родной, запорошило тебя малость. Ну, ин дай смахну с тебя пыль-от…
С такой же речью обратился он и к железному языку колокола:
– Что, старина, помалкиваешь?.. А? Ишь ты, говорун! Повремени малость – заговорим на весь мир хрещеный, на все концы и пятины.
Вот и Гаврилка наш улетел за ратными людьми… То ево там недоставало, а нас, стариков, покинул… Погоди-к ты, ужо дам тебе!.. Ишь ты какой витязь, а?.. На поди!.. А я ево, дурака, кормил-ростил…
Он приставил ладонь ко лбу, оттенил глаз свой и всматривался в даль синюю.
– Не он, не он, не Гаврюша, голубок полетывает… А скучно без нево, без ворона глупово.
Он опять обратился к колоколу:
– Вот ты не улетишь от меня, колоколушко… Умру с тобой – похоронишь меня, старика, и сам по мне позвонишь-поплачешь… Кто-то после меня буде звонить тобой, колоколок вечной?
Старик снова стал глядеть в синюю даль. Вечерело. С полей возвращались стада, подымая по улицам пыль. То в том, то в другом конце слышался пастушеский рожок. Ревели коровы.
Не один десяток лет наблюдал звонарь эти знакомые картины с своей родной колокольни. Мил и дорог ему был этот вид города, краше которого, как ему казалось, и на свете не было. Сколько домов, церквей, колоколен, монастырей!.. Еще ребенком он засматривался на кипевшую внизу жизнь, на величавую, спокойную реку Волхов…
По бледнеющему