Стрельцы. Константин Масальский
сотворить крестное знамение и молитву «Да воскреснет Бог!», но окаянные схватили меня за руку и зажали мне рот. Вдруг из долины бежит на гору лев, ну вот точь-в-точь такой, как на картинке, которую подарил тебе начальник наш, князь Михайло Юрьевич. Лев напал на медведя; но бесы завыли, как псы перед пожаром, кинулись на льва и бросили его в омут. Там кто-то громко захохотал совсем не человеческим голосом. Меня подрал мороз по коже. Вдруг в небе появилось над долиной белое облако, а из него лучи во все стороны так и сияют! Солнышко от них побледнело и стало похоже на серебряную тарелку, которую только что принесли в горницу из холодного погреба. Под белым облаком что-то зачернелось. Ближе, ближе! Глядим: летит орел о двух головах. Над самой верхушкой горы остановился и начал спускаться. Крылья такие, что целый полк прикроет! Голубка села опять к тебе на плечо, а медведь и бесы сбежались в кучку и смотрят на орла. И вдруг обернулись они в какого-то страшного зверя с семью головами. Орел схватил его в когти, взвился и опустил в омут. В это самое время ты меня разбудил.
– Ну а что сделалось с голубкой? – спросил Василий.
– Не знаю. Как бы ты не разбудил меня, так я бы посмотрел.
На лестнице послышался шум шагов. Двери отворились, и вошли десять вооруженных стрельцов.
– Ребята! – сказал Василий. – Есть у меня просьба до вас. Один боярин обманом закабалил бедную сироту, единственную дочь у старухи-матери. В нынешнюю ночь хочет он взять ее силой к себе во двор. Надобно ее отстоять. Каждому из вас будет по десяти серебряных копеек за работу.
– Благодарствуем твоей милости! – закричали стрельцы. – Рады тебе служить всегда верой и правдой!
– Только смотрите, ребята! Никому ни полслова.
– Не опасайся, Василий Петрович! И пыткой у нас слова не вымучат!
– Я полагаюсь на вас. За мной, ребята!
Василий, сойдя с лестницы, сел с Борисовым в одноколку и выехал со двора на улицу.
– Если кто меня спросит, Гришка, – сказал он слуге, – то говори, что меня потребовал к себе князь Долгорукой.
Он пошевелил вожжами и поехал шагом, для того чтобы шедшие за ним стрельцы не отстали. В некотором расстоянии от дома Смирновой он остановился и вышел из одноколки, приказав Борисову и стрельцам дожидаться его на этом месте. Подойдя к воротам, он постучался в калитку. Залаяла на дворе собака; но калитка не отпирается. Между тем при свете месяца приметил он, что из ворот дома Милославского вышли три человека в татарских полукафтаньях и шапках. У каждого был за спиною колчан со стрелами, а в руке большой лук[35]. В нетерпении начал он стучать в калитку ножнами сабли.
– Кто там? – раздался на дворе грубый голос.
– Отпирай.
– Не отопру. Скажи прежде, наш или не наш?
– Отпирай, говорят! Не то калитку вышибу!
– А я тебя дубиной по лбу да с цепи собаку спущу. Много ли вас? Погодите! Вот ужо вас объезжие! Они сейчас только проехали и скоро вернутся! Вздумали разбойничать на Москве-реке! Шли бы в глухой переулок!
– Дурачина!
Таков был обыкновенный наряд боярских слуг. (Примеч. автора.)