Бояре Стародубские. На заре (сборник). А. В. Щепкина
платок, что виднелись только одни глаза, которые искрились и глядели очень весело. Алексей стал впереди обоза с двумя рейтарами, двух еще оставил в конце обоза в виде арьергарда, и обоз двинулся. Медленно шел он по степи, так ярко освещенной солнцем, что не раз Алексей жмурился и закрывал глаза от всюду сияющих искорками снегов. Худые казацкие лошади неохотно тащили возы с тяжелой клажей, оставляя следы копыт в рыхлом снегу; почти к ночи пристали они с обозом к небольшому поселку, по дороге, указанной им Пушкарем. Весь обоз поместили под длинным навесом сарая на постоялом дворе еврея, который из осторожности выдавал за хозяина этого двора одного из казаков поселка. Евреям приходилось выносить жестокие притеснения от поляков и от самих казаков в эти прошлые годы; и те и другие одинаково грабили и жгли их. С приходом русских евреи смелее начали показываться на свет Божий, но скрывали свои деньги.
Алексей вошел в просторную избу постоялого двора и спросил чего-нибудь на ужин. Хозяйство велось на польский манер, и Алексею предложили выпить сначала кофе, к которому он начал уже привыкать, проезжая по городам, бывшим недавно под властью Польши. Семья Пушкаря тоже вошла в избу; обе женщины, кланяясь, подошли к боярину и спросили о его здоровье и не нужно ли перевязать его «царапину». Они называли так его рану, подражая ему. Обе женщины выказывали большое участие; они давали ему советы и на будущее время, на случай, если его снова когда-нибудь ранит. Старуха толковала, как ему следовало запастись перевязками и нащипать тряпья (корпии), чтобы было чем тотчас же заложить ранку. Участие старой Олены могло быть и с расчетом на покровительство русского боярина; но молодая казачка Гарпина смотрела на Алексея с неподдельной добротой и даже с некоторой жалостью. Она обещала ему наготовить для него перевязок и тряпья, как только они приедут к себе на место, и отказалась принять от Алексея какое-нибудь вознаграждение.
На другой день вечером обоз подъезжал к Переяславлю; он счастливо миновал опасные места, нигде не навлек на себя подозрений местных властей. По дороге встречались иногда гонцы из русского войска, встречались посланные по делу дьяки городских воевод, но никто ни разу не спрашивал, чей это был обоз и куда он направлялся, потому что видели его под охраной русских рейтар. Не доезжая до Переяславля, почти в виду его, Пушкарь подошел к Алексею и просил его дозволить обозу отделиться от рейтар.
– До города и недалеко, да дорога тут тяжела, и скользко будет въезжать в город. Я останусь под твоей защитой, представлюсь скорее перед воеводой; а Волкуша пойдет с обозом в объезд; их, вишь, сколько народу, здесь близко от города, им не опасно. Они и заедут там, подальше в город; там дорога повернее будет.
Ни Алексей, ни рейтары не удивились такой просьбе и считали уже свои обязанности по охране законченными, так как город, где расположено было русское войско, лежал в одной версте перед ними.
Пушкарь, проводивший обоз и семью на другую окольную дорогу, сам не отставал от Алексея и ехал с ним рядом, верхом на лошади, взятой им из обоза.
– Вот як у нас