Квантун. Леонид Владимирович Дроздов
своих русских аналогов. Возможно, здесь играл роль привычный стереотип, дескать, если европейское, стало быть, непременно лучше российского. Впрочем, в большинстве случаев этот стереотип, к сожалению, подтверждался.
– Сколько вы за него хотите? – спросил Антон Федорович. Револьвер ему приглянулся.
– Солок пяць, – назвал цену Иван Иванович.
– Сколько?.. – нахмурился Демьян Константинович. – Потрудитесь объяснить, любезный, чем обоснована такая высокая цена?
– Говолю же: бельгийский. В Лоссыи таких мало. В Халбине – едзиницы. Ну, холосо… – вздохнул торговец, видя, что покупатели сомневаются. – Так и быць… Солок тли. За меньсе не плодам.
– Сорок три! Да в Москве такой за тридцать купить можно! – сбивал цену лейтенант.
– Гдзе Москуа, а гдзе Халбин, – спокойно ответил китаец.
– Бог с вами! Беру! – решился коллежский секретарь.
В глазах Ивана Ивановича блеснул огонек.
– Обожди, обожди!.. – подорвал вдруг Унгебауэр. Выхватив из рук товарища револьвер, он громогласно воскликнул: – Ага!
У китайца едва заметно дернулась бровь.
– Взгляните, господа! – продолжал распаляться морской офицер. – На бельгийских образцах затылок рукоятки разъемный, а здесь цельный! К тому же мушка у льежских револьверов усеченная, а не как у наших – полукруглая!
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Горский, хотя уже угадывал ответ.
– А то, что это никакой не «бельгиец», а типичная русская модель!
– Но здзесь малкиловка! – слабо запротестовал торговец, уличенный в обмане.
– «Малкиловку» затерли и набили новую, чтобы дороже продать! – Унгебауэр разозлился не на шутку. – Пойдем отсюда, Антон Федорович! Я не желаю больше видеть этого проходимца!
Путешественники собрались уходить.
– Подозджице! – окликнул их Иван Иванович. Очень быстро он достал для гостей новый револьвер.
Офицерский наган с клеймом «Императорский Тульский оружейный завод 1900» сохранился много лучше своего предыдущего собрата и сомнений в подлинности не оставлял.
– Другое дело! – взбодрился Унгебауэр. – Назови цену.
– Тлидцать тли.
– Да ну? Его себестоимость 22 рубля и 60 копеек. Ну, плюс коммерческая выгода. 28 рублей – максимум, – торговался Демьян Константинович.
– Тлидцать тли.
– Ну хорошо. Учитывая, что мы в Харбине – тридцать.
– Тлидцать тли, – третий раз повторил китаец.
Лейтенант развел руками.
– Решать тебе, Антон Федорович!
– Я согласен. Пусть будет тридцать три, – кивнул коллежский секретарь, щедро спуская свое киевское жалованье за 1⅓ месяца. Или ¼ квантунского, которого он, к слову, еще не получал.
И все-таки торговца удалось уговорить на скидку. Нагану требовались патроны, которые продавались во всех магазинах и у спекулянтов одинаково: по 8 рублей за сотню. Китаец в итоге отдал револьвер и сотню зарядов с бездымным порохом и никелевыми пулями за 40 целковых.
– Хитрый