Пересмешник. Уолтер Тевис
смотрят, как мисс Бара в черном платье и с белыми цветами в руках спускается по винтовой лестнице. Появляются слова слуги: «Очень мила». А дворянин кивает, и возникают его слова: «Она сногсшибательна».
В автобусе мы почти не говорили. Когда я привел ее в свою комнату, она села на черный пластиковый диван и огляделась. Комната у меня большая и яркая: сиреневый ковер, картинки с цветами на стальных стенах, мягкое освещение. Я ею искренне гордился. Конечно, хотелось бы еще окно, но она располагалась в подвале – на пятом подвальном этаже, если совсем точно, – так что об этом не приходилось и мечтать.
– Тебе нравится? – спросил я.
Мэри Лу встала, поправила картинку с цветами.
– Немножко как чикагский бордель, – сказала она. – Но мне нравится.
Я не понял и спросил:
– Что такое чикагский бордель?
Она посмотрела на меня и улыбнулась.
– Не знаю. Так мой отец говорил.
– Твой отец? – изумился я. – У тебя был отец?
– Типа того. Когда я сбежала из интерната, меня взял к себе один очень старый старик. Он жил в пустыне, и звали его Саймон. Если он видел что-нибудь яркое, закат например, он говорил: «Как чикагский бордель».
Она посмотрела на картинку, которую поправила, потом села на диван и сказала:
– Я бы выпила.
– От спиртного тебя не тошнит? – спросил я.
– От синтоджина – нет. Если не пить слишком много.
– Ладно. Я, наверное, тоже с тобой выпью.
Я нажал кнопку на столе и вызвал сервороборота. Он появился почти сразу. Я велел ему принести два стакана синтетического джина со льдом.
Он уже собирался идти, но тут Мэри Лу сказала: «Подожди минутку, робот» – и повернулась ко мне:
– А можно мне еще что-нибудь поесть? Мне зоопарковские сэндвичи ужас как надоели.
– Конечно, – сказал я. – Извини, что сам не сообразил.
Меня немножко смутило, что она распоряжается, как дома, но при этом мне было приятно ее угощать, тем более что на университетской карточке оставался большой неиспользованный кредит.
– Автоматы в кафетерии делают хорошие сэндвичи с эрзацбеконом и помидорами.
Она нахмурилась:
– Я никогда не могла есть эрзацбекон. Мой отец вообще считал всю искусственную еду гадостью. Как насчет ростбифа? Не в сэндвиче.
Я повернулся к роботу:
– Можешь принести тарелку нарезанного ростбифа?
– Да, – ответил робот. – Конечно.
– Хорошо, – сказал я, – а мне к джину принеси редиску и листового салата.
Он ушел. Некоторое время мы оба смущенно молчали. Меня это удивило, но и немного обрадовало. Иногда мне казалось, что у Мэри Лу совсем нет деликатности.
Тишину нарушил я:
– Ты сбежала из интерната?
– Примерно в начале полового созревания. Я много откуда сбегала.
Я раньше не знал, что кому-то может прийти в голову сама мысль сбежать из интерната. Хотя нет. Помню, другие мальчики хвастались, как они сбегут, потому что робот-учитель несправедливо с ними обошелся или что-нибудь в таком роде. Но никто ни