Что случилось с Бэби Джейн?. Генри Фаррелл
менее явную неприязнь, которую она испытывала к Джейн с самого начала своей работы в этом доме, миссис Ститт никогда не называла ее по имени – просто «она». – Нет-нет, я вовсе не утверждаю, что видела это своими глазами, чего нет, того нет.
– Но как…
– Они пришли с телестудии, которая показывает ваши картины. В одном большом конверте.
– Должно быть, Джейн выбросила их случайно. – Бланш зябко поежилась. – Если на конверте был штамп студии, она, скорее всего, решила, что это какой-нибудь рекламный буклет…
– Конверт был открыт. – Миссис Ститт упрямо покачала головой. – А наверху лежало как раз это письмо. К тому же… – Она украдкой обернулась в сторону открытой двери.
– К тому же… – подтолкнула ее Бланш.
Вновь запустив руку в просторный карман фартука, миссис Ститт извлекла из него большой удлиненный конверт и, поколебавшись секунду, протянула его Бланш.
– Может, вам стоит взглянуть и на это.
Бланш взяла конверт. В левом верхнем углу были отпечатаны логотип и наименование студии, посредине – белая наклейка с именем и адресом Бланш. Во все остальном это был совершенно обыкновенный конверт.
– С обратной стороны, – бесцветным голосом произнесла миссис Ститт и отвернулась. – Переверните.
Бланш повиновалась не без легкого беспокойства.
Само это слово – злое, уродливое, непристойное – будто обрушилось на нее. Оно было нацарапано с такой яростью, что в некоторых местах острие карандаша прорвало плотную бумагу. Вновь повернув конверт лицевой стороной, Бланш поспешно положила его на колени, словно стараясь стереть подпись. Миссис Ститт посмотрела на нее и чинно сложила на груди руки.
– Мне очень жаль. – Ее голос несколько окреп, но все же звучал нервно. – Наверное, не надо было вам этого показывать. Видит бог, я терпеть не могу доставлять людям неприятности, но…
– Да нет, все нормально. – Бланш подняла руку и невольно метнула взгляд в сторону двери. – Честно говоря, я не думаю, что…
– Давайте это сюда, и обо всем забудем. – Миссис Ститт резко выбросила руку вперед и, забрав у Бланш с коленей конверт, свернула его в трубку и сунула в карман фартука. – Мисс Бланш, – продолжала она негромко и участливо, – я понимаю, что ничего такого особенного во всем этом нет. И все же нельзя, неправильно так поступать – во всяком случае, в ее возрасте снова вести себя так…
Бланш отвела глаза, опасаясь, что миссис Ститт уловит в ее взгляде внезапно возникший страх. «Джейн моя сестра, – упрямо твердила Бланш себе самой, – она присматривала за мной, была рядом, ухаживала все эти годы. И самое малое, что я могу сделать, – это попытаться ее понять. Она моя родная сестра…»
«Пусть так, дорогая, пусть она тебе сестра, пусть вы одна кровь и плоть, но надо же взглянуть правде в глаза: в глубине души она тебя ненавидит, словно змею, и ничто не доставит ей такой радости, как увидеть тебя поверженной».
Эти слова, сказанные давным-давно, вдруг всплыли в ее памяти. Они принадлежали Мартину