Повести. Н. С. Лесков
видение, но потом вижу, что оно не исчезает, я и встал и подхожу: вижу – дама девочку мою из песку выкопала, и схватила ее на руки, и целует, и плачет.
Я спрашиваю ее:
– Что надо?
А она ко мне и бросилась и жмет дитя к груди, а сама шепчет:
– Это мое дитя, это дочь моя, это дочь моя!
Я говорю:
– Ну так что же в этом такое?
– Отдай,– говорит,– мне ее.
– С чего же ты это,– говорю,– взяла, что я ее тебе отдам?
– Разве тебе,– плачет,– ее не жаль? видишь, как она ко мне жмется.
– Жаться, мол, она глупый ребенок – она тоже и ко мне жмется, а отдать я ее не отдам.
– Почему?
– Потому, мол, что она мне на соблюдение поверена – вон и коза с нами ходит, а я дитя должен отцу приносить.
Она, эта барынька, начала плакать и руки ломать.
– Ну, хорошо,– говорит,– ну, не хочешь дитя мне отдать, так, по крайней мере, не сказывай,– говорит,– моему мужу, а твоему господину, что ты меня видел, и приходи завтра опять сюда на это самое место с ребенком, чтобы я его еще поласкать могла.
– Это, мол, другое дело,– это я обещаю и исполню.
И точно, я ничего про нее своему барину не сказал, а наутро взял козу и ребенка и пошел опять к лиману, а барыня уже ждет. Все в ямочке сидела, а как нас завидела, выскочила, и бегит, и плачет, и смеется, и в обеих ручках дитю игрушечки сует и даже на козу на нашу колокольчик на красной суконке повесила, а мне трубку, и кисет с табаком, и расческу.
– Кури,– говорит,– пожалуйста, эту трубочку, а я буду дитя нянчить.
И таким манером пошли у нас тут над лиманом свидания: барыня все с дитем, а я сплю, а порой она мне начнет рассказывать, что она того… замуж в своем месте за моего барина насильно была выдана… злою мачехою и того… этого мужа своего она не того… говорит, никак не могла полюбить. А того… этого… другого-то, ремонтера-то… что ли… этого любит и жалуется, что против воли, говорит, своей я ему… предана. Потому муж мой, как сам, говорит, знаешь, неаккуратной жизни, а этот с этими… ну, как их?.. с усиками, что ли, прах его знает, и очень чисто, говорит, он завсегда одевается, и меня жалеет, но только же опять я, говорит, со всем с этим все-таки не могу быть счастлива, потому что мне и этого дитя жаль. А теперь мы, говорит, с ним сюда приехали и стоим здесь на квартире у одного у его товарища, но я живу под большим опасением, чтобы мой муж не узнал, и мы скоро уедем, и я опять о дите страдать буду.
– Ну что же, мол, делать: если ты, презрев закон и религию, свой обряд изменила, то должна и пострадать.
А она начнет плакать, и от одного дня раз от разу больше и жалостнее стала плакать, и мне жалобами докучает, и вдруг ни с того ни с сего стала всё мне деньги сулить. И наконец пришла последний раз прощаться и говорит:
– Послушай, Иван (она уже имя мое знала), послушай, – говорит,– что я тебе скажу: нынче,– говорит, – он сам сюда к нам придет.
Я спрашиваю:
– Кто это такой?
Она отвечает:
– Ремонтер.
Я