Дживс и скользкий тип. Тысяча благодарностей, Дживс. Тетки – не джентльмены (сборник). Пелам Гренвилл Вудхаус
хозяин частенько пинает голодных собак и по утрам запускает овсянкой в прислугу, то искатель места вовремя получает предупреждение, что надо держаться от такого субъекта подальше.
Очевидно, рациональное зерно во всем этом есть, но, по-моему, такая книга – это бомба замедленного действия и она должна быть запрещена. Дживс сказал, что одиннадцать страниц в ней посвящены мне; а как отреагирует тетя Агата, спросил я, попади книга ей в руки, ведь я у нее и так на плохом счету? Она уже высказывалась обо мне напрямик несколько лет назад, когда я был найден в спальне с двадцатью тремя кошками, – можно подумать, мне их общество было в радость! – и еще раз, когда я был обвинен – как вы понимаете, облыжно – в том, что бросил на острове посреди озера члена кабинета министров А. Б. Филмора. Какой же простор дадут ее красноречию мои злоключения в Тотли-Тауэрс! «Воображение просто пасует, Дживс», – сказал я.
На это Дживс заявил, что книга не попадет в руки тете Агате: вряд ли она заглянет в «Ганимед» – так называется клуб, – и поэтому нечего, мол, беспокоиться. Его доводы казались убедительными, и ему более или менее удалось унять мой трепет, но все-таки я не мог избавиться от чувства беспокойства, и, когда я обратился к нему, мой голос дрожал от волнения.
– Боже мой! – выпалил я, если слово «выпалил» сюда подходит. – Неужели вы действительно собираетесь записать события в Тотли?
– Да, сэр.
– И как меня подозревали в краже янтарной статуэтки у старика Бассета?
– Да, сэр.
– И что я провел ночь в тюремной камере? Нельзя ли без этого обойтись? Почему бы не предоставить мертвому прошлому погребать своих мертвецов? Почему бы не предать все это забвению?
– Это невозможно, сэр.
– Почему невозможно? Не говорите мне, что вы ничего не забываете. Ваша голова не бездонная бочка.
Я думал, что положил его на лопатки, но не тут-то было.
– Как член клуба, я не имею права оказать вам эту услугу. Пункты устава, касающиеся клубной книги, очень строги, и за неподачу сведений установлено суровое наказание. Известны прецеденты, когда провинившихся исключали.
– Понимаю, – сказал я. Я вполне сознавал, что он раздираем противоречием: вассальная приверженность побуждала его служить молодому хозяину верой и правдой, в то время как естественное нежелание вылететь из горячо любимого клуба подталкивало его отмахнуться от хозяйских терзаний. Ситуация, как мне казалось, вынуждала искать компромисс.
– Не могли бы вы тогда как-то подретушировать свой рассказ? Выкинуть парочку наиболее смачных эпизодов?
– Боюсь, что нет, сэр. От нас требуют полного отчета. Комитет на этом настаивает.
Думаю, я погорячился, когда выразил пожелание, чтобы члены его проклятого комитета поскользнулись на банановой кожуре и свернули себе шеи, потому что, как мне показалось, по его лицу скользнула тень страдания. Но он умел уважать чужое мнение и простил мне этот выпад.
– Понимаю ваши чувства, сэр. Но поставьте себя на