Железноцвет. Азиз Тимурович Алимов
мертвую крысу, поросшую костяными иглами. Пока я просиживал штаны на зачетах, они молились всем богам под шквалом дружественного огня. Никто теперь не вспомнит их настоящих имен; их вид потерял последние крохи человечности. С затылков, их фасеточные глаза неотрывно следят за мной.
Улица замирает при приближении Левченко; драгуны расступаются, словно льдины перед атомоходом. Мне вдруг думается, что у Славы есть явное сходство с истребителем танков: он не может толком повернуть голову. Гипертрофированные мышцы наползают одна на другую, делая его спину похожей на огромный щит. Вся форма Левченко пошита на заказ.
В городе драгуны Левченко выполняют все те функции, которыми до войны занималось Росгвардия, и многие другие. Здесь они – и полиция, и внутренние войска, и суд, и палачи. Днем они штурмуют притоны и охотятся на речников, а ночью применяют собранные вещдоки на себе или продают мне. Морпехи кастрированной 303-й их ненавидят и завидуют им, гражданские боятся их больше, чем речников и сфинксов вместе взятых, а Управление мирится с ними, как с неизбежным злом, с инструментом, без которого не выполнишь грязную работу.
Левченко подзывает Вирджилиу. Подойдя к Левченко, тот что-то негромко ему доводит. Слава пару раз кивает. Вдруг, улицу оглашает страшный вопль. Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть драгуна, пулей выскочившего из переулка, который мы только что миновали. Хотя вид он имеет жуткий, я сразу понимаю, что передо мной – рекрут, примерно так же обработанный, как молодчик, встретивший меня из люка. То, что он не в себе, очевидно с первого взгляда. Он обнажен; его вытянутое, костистое туловище покрыто глубокими и свежими порезами, явно от его же когтей. Слюна ручьем течет изо рта драгуна, его взгляд мечется, а руки дергаются независимо друг от друга, словно он решил мух наловить. Прежде, чем драгун успевает двинуться дальше, из того же переулка выскакивают двое его товарищей. Они бесцеремонно сшибают его с ног и скручивают; он продолжает верещать, но не слишком сопротивляется. Но я уже смотрю не на него, а на лица его друзей. На них вовсе нет смятения или непонимания, в них я вижу нечто совсем иное: страх и бессильную злость. Небывалое сочетание для ночных владык города. Отшвырнув склянку, Вирджилиу спешит к ним.
За спиной раздаются тяжелые шаги. Когда я поворачиваюсь, то сразу понимаю, что Левченко ох как не рад тому, что я стал свидетелем такого эпизода. Я стараюсь казаться невозмутимым.
– Ладно, Пятро, – говорит Левченко. – Рад был бы с тобой пообщаться, но… сам понимаешь. Время сейчас нэспокойное, нэпонятное. Тэракт, хэракт, так что ты лучше это – иди, куда тебе надо, хлопцы проводят. Сиди тихо, не вылазь. Глядишь, через пару дней все рассосется. Иди.
Левченко что-то коротко приказывает Вирджи, тот кивает в ответ и подзывает пару своих бойцов, которым показывает в мою сторону. Я вижу, что Левченко уже отвернулся, потеряв ко мне интерес, и движется в сторону Универмага, зажав в лапе флягу. Позади, драгуны усмиряют своего товарища. Вирджилиу гладит его по голове и что-то успокоительно шепчет ему на ухо.
Бойцы