Отправляемся в полдень. Яся Белая
там, тычет наверх, жируют, по баням да курортам, а ему здесь загибайся, в Зимней.
– Разтудыть их в калину! – беззлобно, впрочем, ворчит он и садится чистить бердандку. – Охота скоро, малец. Надо успеть.
Бить будет звезды.
Говорит, всегда до двух десятков в одну охоту сносит. До земли, правда, хорошо если две-три долетит, но и их не найти.
– Вот был у меня Барбос. Ух, он их таскал. Днями мог. Я палю, он сидит рядом, хвостом бьёт, скулит. Только крикну: ату. И всё, погнал. Только лапы задние поперед передних летят. Так уели его, гады.
Уели – фигурально. Забрали и – к спящим. Ей-ей, он уверен. Когда-то хотел разнести Небесную Твердь и спящих. Добрался бы, уверен. Но теперь поостыл. Гори оно всё … Только вот от спящих все беды этого мира. Но то ли ещё будет, если проснуться…
Поэтому и создали ангелов. Не спящих беречь – нас от них.
Но говорит это Карпыч без уверенности. Потому что ничего нет в этом мире верного. И, может статься, весь он, привычный нам, вещный – лишь сновидение тех, кто почиет в Небесной Тверди.
Но вот только я не хочу, чтобы Карпыч оказался прав.
***
Ну блииин…
Ну почему? Лысик подсунул мне не тот кружочек?
Зараза!
Кароч, я снова на этих нарах, в светлой комнате с приборами. Белых рядом нет, рядом – баба. Снова правильная. Ей за тридцатник, явно, но выглядит как новенький тьёнг.
– Чего надо?
– Невежливо, Мария Юрьевна.
Она качает головой, и золотистые локоны смешно подпрыгивают, как пружинка, пиу-пиу.
Гы.
Но ворчу на неё:
– А потому что достали с Марией! – и зарываюсь в одеяло и поворачиваюсь к ней задницей. Всегда действовало, тут – нет. Она перегинается через нары. Суёт мне под нос отражалку. Отражалка у неё красивая, баба – фифа, как та Леночка, что была с лысиком.
– Посмотрите на себя, это вы?
Луплюсь в отражалку. Зеньки вроде те ж, голубые.
– Ну я. Морда похожа, да. Только патлы. С чего вдруг они такие? – оттягиваю в сторону волосину. – Вот!
– А какие должны быть?
Теперь она уже заинтересована и, походу, ничуть на меня не дуется.
– Вот такие, – тычу в цветок на тумбочке. – Как смешать закат с облако.
– Розовые?
– Розовые – значит, как роза? Но роза ведь – белая-пребелая. И вообще сияет. Не, они как облако с закатом, и точка.
Баба соглашается.
Садится вновь рядом. Достаёт книжку, но листы в ней пустые, одни линейки, и стилос. Странный такой. Она клацает что-то, и у стилоса выстреливает нос. Аж подскакивают от звука. Но она зависает, пырится на меня. Любопытная.
– Хочешь взглянуть? – такая добрая, подмигивает мне.
Но я суплюсь. Нельзя показать, что хочу.
– Больно надо. Это просто стилос.
– Это – ручка, – поправляет она. – Гелевая. Пишет сама. А это – блокнот, – показывает книжечку. – Я задам тебе пару вопросов. Ты ответишь. Я запишу твои ответы: ручкой в блокнот. Хорошо?
Ну вроде не ширяет. Тогда можно и поговорить, вопросы – не страшно. Соглашаюсь.
Она лыбится. Красивая. Похоже, здесь все правильные и много