Свой среди чужих или гауптман с Олерона II. Владимир Германович Корешков
не было – в юности обжегся. Его девушка Агнесса, которую он так долго добивался, которую всерьез любил и боготворил, возведя ее на пьедестал в ранг богини, его Агнесса, которая подарила ему незабываемую радость первого, неумелого еще, но от этого не менее прекрасного таинства секса, предала, загуляв с его лучшим другом, просто так, из интереса, из женского любопытства.
Вам это ничего не напоминает? А мне так очень. Не то чтобы он после этого стал закоренелым женоненавистником, но к девушкам стал относиться крайне настороженно. Отца он больше никогда не видел, того за убийство посадили в исправительный лагерь, после этого его следы теряются. Сам Штефан Дорн судьбой отца никогда не интересовался и справок об отце не наводил. А совсем недавно умерла его бабушка. Ушла она тихо, во сне. Штефан тяжело переживал смерть такого близкого для него человека.
Вот так по кусочкам, шаг за шагом у меня сложилась мозаика чужой жизни. Осталось только узнать, как он погиб. Было уже совсем поздно. Мой мозг гудел от перенапряжения. Завтра мне надо будет попасть на звездолет контрабандистов, о чем мне напомнил недавно заходивший старший санитар Петер Холечек. Приняв перед сном душ, я с удовольствием погрузился в сон, давая своей голове заслуженный отдых.
Утром, спозаранок Холечек, как всегда особо не церемонясь, самым бессовестным образом распихал меня, без какого-либо пиетета, зверски вырывая из сладкого царства Морфея – это уже стало некой традицией, прямо варвар какой-то.
– Вот, одевайтесь, – Холечек бросил на мою кровать синий потрепанный комбинезон ремонтника с бейджиком на груди, на котором аккуратными черными буквами была выведена фамилия Дорн.
Вроде чистый, ну и за это спасибо.
– Скажите, Петер, как погиб Штефан Дорн? – задал я мучивший меня вопрос, натягивая комбинезон.
– Зачем вам это?
– Да так, я знаю всю жизнь человека со всеми ее интимными подробностями, но не знаю, как она оборвалась.
– Да в общем-то погиб он по глупости, очень ответственный парень был. Грузил контрабандный товар на звездолет, отбывающий на Олерон, кран-манипулятор с грузом подвис, он не стал дожидаться ремонтной бригады, полез сам исправлять, но груз оборвался и подмял его под себя. Нельзя было вот так одному, без страховки. Хороший он парень был, рукастый, безотказный и считал войну с Олероном несправедливой, – с грустью сказал Холечек.
– Скажите, Петер, я, честное слово, не понимаю, ну какой толк было менять идентификационный чип и вообще всю эту бодягу с чужой памятью затевать, если Штефан Дорн мертв. И его нет в рейховском реестре живых?
– Вот тут вы ошибаетесь, Штефан Дорн по-прежнему числится в реестре живых, на его персональный код в банк ежемесячно приходит получка, аванс, премиальные.
Увидев мой недоуменно-вопросительный взгляд, пояснил:
– Все очень просто: сопротивлению нужны идентификационные чипы погибших